Калитка, отворись!

Потом она тянула по земле двадцати метровую стальную ленту, прикалывая её шпильками. Нужен был ещё один человек, который бы, идя сзади, вытаскивал шпильки, а так Нюрке приходилось бегать за ними самой — Жора был занят чем-то своим. Она выдёргивала шпильку из земли и вешала на кольцо. Когда в руке не оставалось больше шпилек, а все они звенели на кольце, значит — отмерено сто метров и можно кричать: «Пикет!» Она изо всех сил старалась не перепутать, она не хотела, чтобы Чумак взял другого рабочего, кроме Зины. Приходилось ещё тащить на себе вещи, и к вечеру Нюрка устала и ей очень хотелось есть. И ещё хотелось искупаться в озере. Она сказала об этом Чумаку.

— Что ж ты за бродяга, если не знаешь! — засмеялся он. — Потом пришлось бы в баню бежать, от соли отмываться.

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну»! Зато можно лежать на воде и читать газету. Как в Мёртвом море.

Жора рассеянно смотрел по сторонам и, увидев свинью, говорил: «Вот бы её сейчас в котёл!», а увидев гуся — «Эх, ощипать бы и зажарить». При этом взгляд его выпуклых глаз становился нежным и мечтательным.

Весь день они разжимали губы только затем, чтобы сказать «хорош» или «пикет», и теперь, заговорив, поняли, как устали. Не хотелось никуда идти, а уже темнело, и Чумак сказал виновато:

— Что, если никого не беспокоить, а переночевать в степи? Не побоитесь?

Нюрка боялась только, как бы он не передумал. Но Жора смотрел на дело иначе. Он обиделся: «Вам бы только в степи! Для того мы и с рюкзаками целый день таскались, будь они прокляты! С другими работа как работа, а с вами сплошное испытание на прочность!»

— Стоп, Жорочка, улыбнись. Тебе это больше идёт. К тому же учти — от злости люди старятся.

Техник улыбнулся, но потом всё же ушёл в посёлок, под крышу: утром он успел заметить на стене столовой объявление о танцах.

— Может, и ты пойдёшь? — спросил Чумак.

— Ну нет! — Нюрка затрясла головой.

— А не замёрзнешь?

— У меня телогрейка есть. Вот только бы поужинать.

— Это можно. У меня пшено в рюкзаке. И сало. Разве что соль…

— А из озера?

— Ну, от такой соли тебе, брат, не поздоровится… Ага, и соль нашлась. Вари, брат, кашу.

Он достал из рюкзака бутылку воды — чего у него только не было!

Кашу сварили на костре. И пахло дымом от каши, и дымом костра, и ветром. И было совсем хорошо, и вылетали из костра лёгкие огни, летучие огни, они исчезали на земле и возрождались звёздами в небе, и тогда Чумак стал читать стихи:

Копытом и камнем испытаны годы,
Бессмертной полынью пропитаны воды,
И горечь полыни на наших губах…

Откуда он знал, что было у Нюрки на душе сегодня? Откуда он взял эти слова — из озера, из огня?

Было совсем хорошо, и только жаль, что Зина не видела этого костра…

Они разобрали стожок сена, стоявший неподалёку, на два «спальных мешка», устроились на ночлег, зарывшись в них.

Нюрка ворочалась с боку на бок, сено шуршало. Нет, как и прошлой ночью, спать было невозможно… Она вытащила из кармана листок, чтобы записать все песни, которые приходили ей в голову во время всего пути, — ведь теперь, спасибо Виктору, она знала ноты. Но писать было нечем, и старые песни она уже забыла. Уронила руки в траву и смотрела сквозь ресницы вверх. Звезда протягивала луч звезде. Все сбылось, что она видела в Зинином сарае: упали замки с дверей, вот она — звёздная дорога, вот он — костёр. Но только всё ещё лучи:

Мы в ночь улетаем.
Мы в ночь улетаем,
Как спелые звёзды, летим наугад…

«Скорее бы нашлась Зина! Колышек и тот нашли, а Зина… Зачем она влюбилась в Витьку? Он хороший, но совсем-совсем не волшебник. И не бродяга… А уж если Зина влюбилась, то зачем бежать? Я-то никогда не влюблюсь, шалишь! Но, если бы я всё же влюбилась, я бы ни за что не ушла! Попробовал бы он меня не полюбить».

Она не замечала, что не думает, а поёт. Ей казалось, что Чумак давно спит. А он, приподнявшись в стожке, сказал шёпотом:

— Здорово, брат, это у тебя получается!

— Что… получается?

— Вот эта твоя музыка.

— Моя? — испугалась она. — Разве это моя?

— А чья же?

— Это… это, как Зина говорит, фольклор.

— Нет, это твоя, — убеждённо повторил он. — Твоя, бродяга, твоя. Ну, завтра загоняю до смерти — спи…

Глава шестая, которая грустнее, чем хотелось бы

1

Дождь прыгал перед окнами; дома стояли в воде, и река не отличалась от земли; непонятно выглядел мост среди моря.

Зина благодарна дождю — можно не выходить.