Калитка

Старик растерялся, не мог вымолвить и слова. Тут Алешка вспомнила про подарок Лешего, достала камушек и протянула колдунье. Ту передернуло при виде крохи, и всем своим видом она дала понять, что они ее утомили. Но Алешка с вызовом сказала:

«Это самородок! Другого такого на свете нет!»

Курамора небрежно швырнула камушек на зеркало. И уже начала было зевать, как вдруг зеркальная гладь скукожилась, пошел дым, на дне шкатулки стали надуваться и лопаться огненные шары. Искрами занялось все вокруг. Сполохи света метались на застывшем лице хозяйки, стенах, потолке. Колдунью словно подменили: глаза ее горели, губы шевелились. Когда искры разом погасли – на поверхности блистал камень. В полумраке, в изумрудном сиянии он был великолепен. У Алешки текли слезы, у старика дрожал подбородок. Курамора была одержима, взгляд ее безумен:

– Эй вы… – Алешка с дедом вздрогнули. Силуэт колдуньи посередь зала был обращен к полу. Она сняла перстень, бросила его под ноги, и там, где он катился, открывалось окно в подпол. – Ничтожное и безмозглое, явись… Я притянула его! Приворожила! Столько лет ждала! Теперь «Венец» мой!!! Я владелица сокровища!!!

Под полом загудело, половицы заскрипели, в окошко со всего маху ткнулось и стало биться отвратительное чудовище. Явились и другие, черные, уродливые… Они кишели, дрались за место под стеклом. Колдунья неистовствовала, хохотала. В подполе творилось невообразимое: масса дерущихся чудищ превратилась в сплошной вертящийся клубок. Курамора хохотала все сильней. Раскаты грома сотрясали хоромы, рычали пантеры, гасли свечи одна за другой. Алешка прижалась к деду, они с ужасом наблюдали за происходящим. Наконец, Курамора подобрала перстень – окно закрылось. Изумруд в полной темноте светился сквозь ее кулак.

Алешка с дедом вновь стоят перед заколдованным лесом. Он безмолвствует. И в ту минуту обоим подумалось: а не привиделось ли все…

«Сильна!.. Ох, сильна Курамора!» – вздохнул старик, взял Алешку за руку, и они пошли искать своих лошадей.

Не пожалела самозванка для праздника казны царской. На трибунах сидят гости знатные, вдоль манежа толпится народ. Звучит музыка, не гаснут фейерверки, угощеньями полнятся столы. Все с нетерпением ждут начала, гостям не терпится увидеть племенных скакунов.

«Царь!.. Царь!..» – вдруг пронесся по толпе радостный гул.

Стихла музыка. Бледный государь, еле переставляя ноги, поднимался на помост. В народе хворь царя считали делом рук самозванки и за то ее ненавидели. Толпа шипела и злословила. Из всеобщего недовольства выделился шепот:

– Довела гадюка… В государыни метит!

А чуть поодаль голос спокойный, старческий:

– Сорняку и в сытой земле не быть благородным!

Прозвенели трубы, начался праздник. Мимо трибун понеслись кони, один краше другого. Алешка с дедом не спускали глаз с самозванки, они видели, как царь увлечен происходящим, как она ухаживает за ним: то один кусочек сладенького подсунет, то другой. Неожиданно в ее руках возник бокал с красным клюквенным соком.

«Вот оно!.. – обреченно выдохнул конюх и торопливо сунул Алешке оберег царевича… – Милая, на тебя вся надежда!»

Он выскочил на поле и с криком: «Государь, дозволь»… побежал к помосту. Стражники бросились за ним, схватили, повалили. Толпа шумит, гости напуганы. Царь гневно поднимается с места, но в это время на арене появляется конь невиданной красоты, необыкновенной стати, с роскошной гривой и сказочным хвостом. Верхом молодая наездница. Замерла толпа, ахнули гости, царь застыл в восхищении. Самозванка взбешена, машет руками. Стражники норовят ухватить строптивого коня, а тот, хрипя и лягаясь, несет наездницу к помосту. Она, на полном ходу, бросает царю оберег царевича, тот роняет бокал с клюквой.

Зверушку подняли, подали государю. При виде ее царь пошатнулся, его поддержали, усадили. Он велел немедленно доставить к нему наездницу и конюха. Привели старика растрепанного, в разодранной рубахе. Царь протянул к нему руку с оберегом, глаза полны надежды и нетерпения. Старик припал к ногам.

«Государь! Жив наш Алешенька…»

У царя подкосились ноги. Оба, царь и мужик, стояли на коленях, голова к голове, и плакали.

Через три царства и тридцать деревень мчал Бес Алешку домой в Грибное государство. На третий день увиделся им родной лес. Висело над ним облако, на гриб похожее, со «шляпой» да тонкой ножкой. И вертелась та ножка, будто веретено. Подивилась девушка – отродясь такого не было в здешних местах. Шумит маковка лесная под грозным облаком, волнуется, конь фыркает, пятится. Алешка взяла Беса под уздцы и вошла.

Огромный черный вихрь медленно накрывал лес, скручивал кроны, вырывал с корнями деревья. Кругом скрипело, скрежетало… Круговерть из листьев, пыли и щепок сметала все на своем пути. На опушке вихрь внезапно замер, что-то выплюнул из своей черной плоти, ослаб и тонкой нитью ушел в землю. Все вокруг стихло.