Калки

Я едва узнала Калки. На нем был модный костюм из коричневой шерсти. В шафрановой накидке он нравился мне гораздо больше. Напротив, Лакшми в платье от Сен-Лорана выглядела ошеломляюще. В «Саксе» или другом месте, торгующем такими нарядами, оно наверняка стоило целое состояние. Русский крестьянский стиль, цвет голубых павлиньих перьев… Я всегда любила этот цвет, но не носила голубое. Моя внешность убивала голубой цвет, а он в отместку убивал меня.

— Шанти! — Калки сделал благословляющий жест. Он по-братски обнял меня, и я на мгновение сомлела от аромата сандала и белой кожи. Лакшми обошлась без объятий, что было к лучшему: влияние двух столь ярких блондинов полностью выбило бы меня из колеи — даром что мы находились на воде.

Затем Калки и Лакшми сели в двойное кресло, а все остальные уселись возле, образовав полукруг. Джайлс остался стоять.

— Я уже обо всем доложил величайшему из великих, — заявил он в стиле доктора Ашока. — Были приложены значительные усилия, чтобы не только дискредитировать нас, но и уничтожить физически. Как здесь, так и в Катманду. Тем не менее мы добьемся своего, как добивались до сих пор. К несчастью, одна треть билетов на встречу в «Мэдисон сквер-гардене» попала в руки спекулянтов, которые продают лучшие места в первых шести рядах по цене тысяча долларов за билет! — Мы восприняли эту новость с воодушевлением. Но Джайлс негодовал. — Мы не делаем на этом деньги. А спекулянты делают. Нужно будет прибегнуть к помощи полиции! — Мне казалось, что это не слишком существенно. В конце концов, через три недели…

Когда Джайлс закончил свой казначейский отчет, мы выжидательно посмотрели на Калки. Он был мягок и дружелюбен.

— Я рад снова видеть всех вас. Надеюсь, вам не слишком докучали. — Калки расслабился до такой степени, что стал похож на простого человека. Он сделал паузу, глядя не на нас, а на носки своих туфель. На мгновение показалось, что он хочет уйти. Но тут Лакшми что-то прошептала ему, и он вернулся. Его атман (душа) снова был атча (здесь).

— В следующие несколько дней на меня будет совершено по крайней мере одно покушение. — Калки говорил так, словно объяснял устройство какой-нибудь машины. — Не следует воспринимать это слишком всерьез. — Вдруг он улыбнулся, скрестил ноги и поставил носки на пуанты, как балетный танцовщик. Он был чрезвычайно привлекателен. Я снова ощутила легкий приступ горной лихорадки. — Я знаю будущее так же, как знаю прошлое. Но возможности этих глаз ограничены. — Он дотронулся до своих век так равнодушно, словно они были парой свеч зажигания. — Я не могу сказать вам, что случится в ближайшие несколько дней. Хотя хотел бы. Я вижу только возможные комбинации. Это напоминает игру в кости. Поэтому давайте надеяться, что никто не сглазит Джима Келли, потому что, — он провел руками по груди, — пока я остаюсь здесь, меня могут убить.

— Ох, нет! — Это воскликнула не Лакшми, а Джеральдина. Меня вдруг осенило. Джеральдина влюблена не только в свою лучшую подругу, но и в мужа этой подруги. Я ревновала. Кого к кому? Думаю, что всех. Но Лакшми была совершенно недостижима, а о Калки вообще речи не было, несмотря на наше приключение у непальского пруда. Оставалась Джеральдина. Да, именно Джеральдина. Уже тогда. Но я была в отчаянии. Я не получала от нее и намека на поощрение. Хуже того, если она влюблена в Калки, у меня не оставалось никаких шансов. Будущее представлялось мне чем-то вроде турецкого гарема, где мы втроем расхаживаем с колокольчиками на носках туфель, ожидая, когда придет наш повелитель и сделает свой выбор на эту ночь.

— Не беспокойтесь, — утешил нас Калки. — Если я буду вынужден покинуть тело Джима Келли, то найду себе другое, и век Кали закончится точно по расписанию. Те из вас, кто верит в меня, кто остается верным, несмотря на искушения, продолжатся в следующем цикле переродившимися или такими, какие вы есть сейчас. — В первый раз Калки ясно пообещал некоторым из нас личное выживание после окончания века Кали.

Итак…