Каллиграфия (СИ)

— Идеально! — прошептал он, и, несмотря на темноту, Джулия могла бы поклясться, что он светится от счастья. Ибо его «идеально» не отдавало ни каплей фальши и содержало в себе в равной степени безоговорочное согласие и граничащий с самозабвением восторг.

— Ты будешь восхитительной, безмерно обожаемой моей сестрою!

Тут уж настал ее черед засветиться от ликования.

— Как? Вы… Вы не против?

— Еще бы не против! — звонко рассмеялся Кристиан. — Да я и мечтать не смел о столь дивном предложении! Что может быть желанней и чище этого?!

Ночь блистала мириадами звезд; проплывали, минуя месяц, седые облачка. Луг преобразился и замер, завороженный убранством небес и непорочностию той любви, коей стал он свидетелем. Свежо и просторно было там. «Ш-ш-ш», — танцевали на ветру ветви ивы. «Р-р-ш, р-р-ш», — гнулся у озерного берега тростник. Где-то заунывно прокричал и метнулся к земле чеглок.

Безвестные путники условились дождаться рассвета. Они пересекли низменность, взобрались на холм, и в свете луны перед ними расстелилась бескрайняя степь.

— Где мы? — с придыханием спросила Джулия.

— Не берусь предположить, — сказал Кимура. — Хотя… Быть может, это Сирия. А может, Ливан. — И потом, отвечая скорее своим мыслям: — Думаю, Аризу не станет возражать, если я выполню обещание чуть позже.

— Какое обещание? — вскинула голову Венто. Но тот лишь ласково привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

Шел пятый час, когда на востоке заалело небо. Озарились макушки заспавшихся деревьев, отступила тьма, и то, что открылось нашим пилигримам, превзошло все их чаяния: степь, насколько хватало глаз, сверкала золотом, подобно драгоценному слитку непомерной величины. Нетронутая, густо колосилась пшеница, да разливалась в воздухе беззаботная песня жаворонка. На широком, предваряющем ниву тракте лежала глубокая пыль; казалось, ступишь в нее — провалишься по колено. Теплый ветер гнал золотые волны, проникал под кожу, вливал золото в артерии, и новое, безудержное стремление к свободе зарождалось в душе. Вдохнув полной грудью, Джулия обернулась к учителю и, встретив его восторженный взгляд, схватила за руку.

— Быстрей, туда!

Кристиан последовал за ней с готовностью, с почти детским увлечением, как если бы она звала его в сказку. И вспомнилось ему, как не в совсем благополучные годы отрочества он вот так же гулял в рапсовых полях Южной Кореи, и, как позднее, в юности, убегал в девственные леса Сихотэ-Алиня, чтобы забыться, побороть уныние и стряхнуть ярмо гнетущих забот. Но теперь всё обстояло совершенно иначе: теперь он шел не утолить печаль, но приобщиться к торжеству природы и разделить переполнявшую его радость с самым дорогим для него человеком.

Они удостоили желтую дорогу несколькими парами следов, и Джулии представлялось, будто ступает она в бархатных башмаках, а дорога вымощена рахат-лукумом. Как отрадно было стоять потом в океане из спелых колосьев, легко-легко касаться ворсистых соцветий и вдыхать теплый и пряный аромат злаков! Они танцевали и смеялись, не замечая ничего вокруг: ни того, как по тракту прошел в тяжелых сапогах черный от загара пахарь, ни воловьей упряжки, везшей с бахчи оранжевые дыни, ни взвившейся над полем стаи грачей с лоснящимися от солнца крыльями…

Они были счастливее всех на свете, и этот мир по праву принадлежал им.

Глава 26. Расстрел на десерт

Когда, упоенные свободой и любовью, Джулия и Кристиан соблаговолили возвратиться на виллу, они попали прямиком к упаднически настроенному Актеону, чей тон и резкие манеры вынудили счастливцев несколько умерить эмоции.

— Где вы пропадали? Ситуация нешуточная! — раскрасневшись от негодованья и размахивая у них перед носом ножницами для подрезки листьев, говорил грек. — Моррисовы люди рыщут по окрестностям и вселяют страх в честных граждан! Грабежи и поджоги — это еще цветочки! Люси предупредила, что убить для них плевое дело и что серп их, в первую очередь, — тут его рука взметнулась к подбородку, — пройдется по головам богачей и иже с ними.

— Ох уж эта Люси! — воскликнул Кимура. — Она всё видит в неверном свете!