Каллокаин

Пока мы ехали, велосипедный фонарь освещал короткий отрезок пути. Четверть часа назад на улице не было ни души. Теперь же повсюду виднелись люди, на всех площадях и террасах, и каждый был чрезвычайно занят определенной деятельностью. Организация этих масштабных ночных маневров не могла не вызывать восхищения. Чем дальше мы продвигались, тем активнее велись работы. Я видел, как натягивают колючую проволоку (неужели ее успеют убрать до утра, когда народ пойдет на работу?), как прокладывают шланги, как в разные стороны перемещаются всевозможные контейнеры, видел охрану у каждой станции метро и каждого жилого дома. Время от времени я замечал такое же трехколесное средство с арестованным на заднем сидении и пытался предположить, куда нас везут.

На площади, перед разбитым на крыше палаточным городком собралось множество трехколесных повозок. Арестантам – до меня сюда доставили человек двадцать – развязали ноги, но не руки и поместили в одну из палаток. У входа в нее я столкнулся с мужчиной, который пытался сопротивляться и громко возмущался тем, что его, участкового полицейского, заставляют участвовать в таких несерьезных учениях. Кто в это время будет выполнять за него его обязанности? Как он завтра будет оправдывать свое отсутствие перед шефом? Я хорошо слышал его слова, потому что внутри палатки шум двигателей стал значительно тише, видимо, стены здесь имели хорошую звукоизоляцию. Сопровождавшие мужчину солдаты до ответов не снисходили, но я вдруг услышал, как двое других солдат обменялись парой фраз на совершенно незнакомом мне языке. Я не понял ни слова из сказанного. Мы были не жертвами ночных учений. Мы были пленными врага.

Я до сих пор не знаю, как это произошло. Можно вообразить, что враг медленно и методично копал под воздушный флот, засылая шпионов, и в конце концов получил в свое командование все до единого самолеты. Можно вообразить эпидемию мятежей и предательств, разыгравшуюся по какой-то неведомой мне причине. Объяснений может быть множество, но все они фантастичны, я уверен только в том, что ни на земле, ни в воздухе не было ни одного боя. Видимо, имел место заговор, тщательно продуманный и стремительно реализованный.

Арестованных выстроили в очередь и по одному запускали в небольшую кабину. Там сидел высокопоставленный военный, окруженный переводчиками и секретарями. С сильным акцентом на моем родном языке он велел мне назвать свое имя, профессию, воинское звание и место гражданской работы. Кто-то из свиты склонился к нему и что-то тихо сказал. Слов я не различил, но вздрогнул, когда увидел лицо говорившего. Кажется, он был моим курсистом. Или я ошибаюсь? Босс поднял на меня заинтересованный взгляд.

– Итак, вы ученый-химик? И вы сделали важное открытие? Хотите оплатить им собственную жизнь? Вы готовы отдать ваше открытие нам?

Потом я долго думал, почему я сказал да. Не из страха. В страхе я прожил почти всю жизнь, я был слаб – и эта книга есть ничто иное, как рассказ о моей собственной слабости! – но в тот момент я ничего не боялся. Разочарование от того, что я никогда не попаду к тем, кто ждет, – только оно переполняло тогда меня. Не думал я и том, что при таких обстоятельствах должен держаться за жизнь. Смерть и тюрьма означали одно и то же. И то и другое пресекало мой путь к другим. Позже я понял, что спасло меня не изобретение, меня все равно оставили бы в живых. Большое число пленных было выгодно соседним странам, поскольку рождаемость там была такой же низкой, как и у нас, и продолжала падать вследствие потерь в великих войнах – поэтому понимание не вызвало у меня никакого раскаяния и ничего не изменило во взглядах. Я отдал им свое изобретение просто потому, что не хотел, чтобы о нем забыли. Я надеялся, что даже если Химиогород № 4 будет разрушен до руин, если все Мировое Государство превратится в пустыню из камней и пепла, то где-то в других странах, среди других народов другая Линда заговорит первой, добровольно и без принуждения, а другая толпа испуганных доносчиков будет слушать другого Риссена. Надеялся, разумеется, тщетно, ибо повторения невозможны, просто мне не оставалось ничего другого.

Это был слабый шанс когда-нибудь продолжить с того места, где меня остановили.

О том, как меня перевезли в незнакомый город в незнакомую тюремную лабораторию для работы под наблюдением охранников, я уже упоминал.