Каллокаин

Между прочим, рассказывая про Кадидью Каппори, я вспомнил ее слова: «Он был уже больше не человек».

– Человек! – сказал я. – Подумать только, какой прямо-таки мистический смысл вкладывают люди в это слово. Как будто быть человеком бог весть какая заслуга. Это ведь чисто биологическое понятие. И тому, кто думает иначе, следовало бы как можно скорее избавиться от своих заблуждений.

Риссен посмотрел на меня с какой-то странной улыбкой.

– Ну вот, например, эта Кадидья Каппори, – продолжал я. – Ее рассуждения о том, что муж перестал быть человеком, – все это идет от предрассудка. Ведь в чисто биологическом смысле он всегда был и останется человеком. Правда, в конце концов она приняла правильное решение, ну, а как в подобном случае поступили бы другие? Да и она, если бы еще колебалась и медлила, могла бы, сама того не ведая, оказаться изменницей. Нет, я считаю, что прежде всего нужно отучить людей обозначать словом «человек» что-нибудь помимо чисто биологического понятия.

– Не думаю, чтобы заблуждение, о котором вы говори те, разделяли многие, – медленно отозвался Риссен.

Глаза его были прикованы к мензурке, которую он держал в руках. У Риссена была привычка говорить вещи, в которых вообще-то не было ничего особенного, но со страшно многозначительным выражением, так что я потом часами ломал себе голову, пытаясь разгадать, что же крылось за его словами.

Впрочем, следующая неделя была заполнена такими важными событиями, что у меня не оставалось времени размышлять о чем-то постороннем. Каллокаин наконец пробил себе дорогу, но об этом после, а сейчас я расскажу, чем закончилась история супругов Бахара – Каппори.

Они пришли ко мне ровно через неделю после первого посещения Кадидьи. Линды снова не было дома, но, так как на сей раз я заранее знал их намерения и, кроме того, муж фактически был у меня в руках, я не стал звать свидетелей.

По мрачному, подавленному виду обоих я понял, что они так и не помирились.

– Итак, – начал я, чтобы помочь им разговориться (лучше всего было свести все это дело к шутке), – итак, соратник Бахара, на сей раз вы сами устроили эксперимент, и кажется, вознаграждение не очень-то вас устроило? Но развод – это ведь нечто вроде постоянного недуга, не так ли? Этот ваш костыль – он что, следствие экспериментов или… хм… семейных рас прей?

Он по-прежнему кисло молчал. Жена подтолкнула его.

– Того, милый, ну что же ты, отвечай своему начальнику. Чтобы люди были женаты двадцать лет – и вдруг разошлись из-за такой ерунды! Нет, как хотите, это никуда не годится: сначала приходит и морочит тебе голову каким-то экспериментом, а когда ты сама поступаешь как полагается, вдруг начинает злиться.

– Ты ведь все равно хотела засадить меня в тюрьму, так неужто теперь без меня не обойдешься? – угрюмо отозвался муж.

– Да это же совсем другое дело! – воскликнула она. – Если бы ты и вправду был предателем, тогда ни за что в жизни я не потерпела бы тебя в доме. Но ведь на самом-то деле это не так, на самом деле ты такой же, какой был все двадцать лет. И конечно, я хочу, чтобы ты остался со мной. Я же не сделала ничего плохого, я не понимаю, почему ты хочешь уйти.

– Ответьте мне, пожалуйста, Бахара, – сказал я уже более строгим тоном, – вы действительно считаете, что, сообщив о вас в полицию, ваша жена поступила плохо?

– Ну, я не знаю…

– Как поступили бы вы сами, если бы какой-то человек пришел и сказал вам, что он шпион? Я надеюсь, вы не стали бы долго колебаться. Или, может, я должен вам подсказать, что вы должны были бы тут же пойти к ближайшему почтовому ящику или позвонить по ближайшему телефону и сообщить обо всем куда следует? Ну что, вы бы так и поступили?

– Да, да, конечно, но все-таки… все-таки это не одно и то же.

– Очень рад слышать, что вы бы так и поступили, ибо в противном случае вы совершили бы преступление. Ваша жена как раз и сделала то, о чем говорили мы с вами. Что вы подразумеваете под словами «это не одно и то же»?

Ему, видно, нелегко было объяснить. Он все никак не мог собраться с мыслями.

– Я хочу сказать, если она может поверить про меня всему что угодно… После двадцати лет… А вдруг бы я правда сделал какую-нибудь глупость и пришел бы к ней и сказал бы…

– Ну, тогда было бы поздно раскаиваться. А что касается того, чтобы «поверить всему что угодно», как вы выражаетесь, так разве вам не известно, что наш долг быть бдительными? Этого требует благо Империи. А двадцать лет – долгий срок, за двадцать лет человек может и измениться. Нет, вам не на что жаловаться.

– Ну да, а если она…

– Знаете, Бахара, боюсь, что еще немного, и мое терпение лопнет. Ваша жена сообщила в полицию о шпионе. Правильно она поступила или нет?

– Ну да… в общем, правильно.

– Итак, она поступила правильно. Она сообщила в полицию о шпионе, но при чем здесь вы? Ведь вы-то не шпион. Правильно она поступила или нет?

– Но когда я смотрю на нее, я сейчас уже не знаю… не представляю, что она про меня думает.