Каллокаин

Следующий оратор согласился с этим утверждением и добавил, что делать ставку на молодежь стоит еще и по другой причине: так как после каждой умело проведенной кампании заявления из Унгдомслэгер идут буквально потоком, то имеется возможность делать выбор. Просто опрометчиво забирать в Службу всех желающих, ибо среди них может оказаться немало одаренных юношей и девушек, которых куда уместнее было бы использовать в другой области. Отсюда следовало, что нельзя набирать добровольцев слишком юного возраста, так как вопрос о профессиональной пригодности человека решается не раньше чем в пятнадцать-шестнадцать лет.

Новый выступающий возразил, что нередко способности бывают ярко выражены уже у восьмилетнего ребенка и, следовательно, в Службу жертв-добровольцев можно записывать с восьми лет, а в связи с этим неплохо было бы снять несколько фильмов специально для детского возраста.

Но следующий оратор заявил, что в восемь лет талант проявляется чрезвычайно редко; кроме того, попытка привлечь детей едва ли даст значительные результаты, скорее всего, нельзя будет даже покрыть расходы по производству фильмов. Есть и другие возражения – в частности, то, что детям, которые выразят желание записаться в Службу, уже не придется получить образование. Надо также учитывать, что подлинно героические наклонности могут проявиться лишь в зрелом возрасте.

Еще один выступавший говорил о том, что фильмы нужно выпускать один за другим, чтобы не было больших промежутков. Для вербовки добровольцев не следует оказывать на людей давление, да оно, в сущности, и не потребуется. Иной раз момент внезапности играет большую роль и оказывает такое же действие, как применение силы. Человека неожиданно ставят перед выбором: теперь или никогда? Если ты не сделаешь того-то и того-то в отведенный тебе срок, потом будет поздно. Страх, который так часто возникает у людей в критические моменты жизни, усиливается, если они вынуждены сделать мгновенный выбор, но при правильно поставленной пропаганде именно наличие этого страха может привести к благоприятным результатам.

Эту мысль развил новый участник обсуждения. Он отметил, что страх, который действительно время от времени появляется буквально у каждого, вполне может быть обращен на пользу Империи. Надо только, чтобы в дело вмешался опытный психолог. Когда страх предшествует окончательному решению, он не может повредить, если само решение представляется неизбежным. Человек осознает, что не может поступить иначе, и уже это приносит ему огромное облегчение, а восторг первых добровольцев тем более вызывает желание идти за ними. Не следует умалять значения всех этих переживаний – они могут привлечь гораздо больше людей, чем если относиться к ним с пренебрежением. Нет смысла требовать, чтобы люди завербовывались на всю жизнь, даже принятый сейчас десятилетний срок слишком велик, его следовало бы снизить до пяти лет, и никто бы от этого не пострадал. Все равно через пять лет у сотрудников Службы уже не остается ни сил, ни возможностей для перехода на другую работу. При правильно поставленной пропаганде можно обойтись без применения силы и тем самым избежать сопротивления.

Не забудьте, что я был нездоров. Иначе просто невозможно объяснить, почему я вдруг встал и попросил слова. № 135 по-прежнему не выходил у меня из головы. Когда он сидел передо мной, я делал все, чтобы унизить его, но теперь мне захотелось выступить в его защиту.

– Позвольте мне сделать одно замечание, – начал я медленно и неуверенно. – У меня такое впечатление, что вы относитесь к вашим соратникам как к своего рода механизмам, и это, на мой взгляд, свидетельствует… ну, о недостатке уважения…

Мой голос прервался, и я ощутил головокружение. Кажется, я не в состоянии был говорить связно.

– Ни в коем случае! – резко и нетерпеливо воскликнул один из предыдущих ораторов. – Что за инсинуации! Никто не может с большим уважением относиться к героическим натурам! Как будто я не знаю, насколько они необходимы Империи! Я, который столько лет жизни посвятил изучению именно этого типа людей! Неужели я стал бы заниматься этим, если бы искренне не ценил их? И вдруг являетесь вы и говорите о недостатке уважения!

– Да, да, – сказал я смущенно, – уважения к результату… но… но…

– Но что? – воскликнул мой противник. – Что вы, наконец, имеете в виду?

– Ничего, – тихо сказал я, садясь на место. – Вы правы, я ошибся и прошу извинения.

Я вытер пот со лба. Хорошо, что я вовремя остановился. А правда, что я хотел сказать? «У вас недостает уважения к № 135. К этому жалкому человеку, скрывающему под маской благопристойности черты эгоизма и индивидуализма?» Я начинал бояться самого себя.

Нет, не самого себя. Мне приходилось защищаться вовсе не от собственной натуры. Это был не я. Это был Риссен.

Опасность, которой я чудом избежал, так потрясла меня, что долгое время я никак не мог сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Когда наконец я пришел в себя, на трибуне снова стоял Дин Какумита. Он, видимо, говорил уже давно.