Калужский вариант

Черноволосый, коротко подстриженный человек с посеребренными висками, плотный, широколицый, упоминает в разговоре разные страны, то Франция к слову придется, то Польша, то Индия: организация, которую он возглавляет, называется «Тяжмашзагранпоставка». Крупное всесоюзное объединение. Прокатные станы отправляют за рубеж, машины для непрерывного литья заготовок, краны, эскалаторы метро, оборудование для шахт, телевизоры... Журналисту есть чем удовлетворить свое любопытство, но я не с этим пришел, меня хозяин кабинета интересует, Андрей Михайлович Шкребец, прошлая его деятельность. И не директорство на Людиновском тепловозостроительном заводе, а еще раньше — начало пути на Калужском турбинном. Был он там мастером, потом технологом, старшим мастером, начальником шестого цеха — почти четверть века своей жизни отдал КТЗ. Здесь и инженером стал, окончив заочно машиностроительный. Но все, что я пока упомянул, все должности были у него до 1969 года, а меня интересует период именно с 1969-го, с января.

Прусс пришел на КТЗ в 1967-м. Меры перестройки, задуманные им, были радикальны, затрагивали глубинные пласты человеческой психологии, все звенья планирования и управления производством, кадры. Трудно себе даже представить, во что бы все это вылилось, если бы общественные организации, партком в первую очередь, высказались скептически. А они могли так высказаться, никто бы их за это не осудил. В те времена идеи бригадного движения в промышленности не были столь очевидными, да и одобрения официального не было. Даже сейчас, когда по решению партии и правительства бригадная форма становится основной, многие сомневаются, осторожничают, выстраивают глухие заборы «специфики собственного производства», не дающей якобы... ну и так далее. А сколько этой самой «специфики» было тогда, в конце шестидесятых годов, на Калужском турбинном?! Но члены партийного комитета поддержали Прусса и ближайших его единомышленников — в этом проявилась их дальновидность и смелость.

Андрей Михайлович Шкребец в январе 1969 года был избран коммунистами турбинного секретарем парткома. Пять лет — решающих для становления калужского варианта — возглавлял он партийную организацию завода.

— Вначале база эксперимента была у нас крохотная — одна лишь комплексная бригада Савранского. Знаете, мы ее изучали, как биолог клеточку в микроскоп. Все, что там происходило, в этом небольшом коллективе, вызывало споры. Но особенно обострились они позже, когда бригад стало больше. Как избежать излишнего административного рвения, способного подорвать у рабочих веру в нарождающееся дело? Как людей в бригады подбирать? Партработнику, который сейчас взялся бы развивать такое движение у себя на заводе, я бы, пожалуй, в первую очередь посоветовал строго придерживаться принципов справедливости и гласности. Все должно быть открыто, честно. Высвечено коллективным прожектором. Самое опасное — показуха, создание отдельным коллективам привилегированных условий. Помню встречу в редакции «Турбиниста». Мы специально организовали «круглый стол» в газете, а не просто заседание за закрытой дверью в парткоме: откровенные мнения о бригадной системе, о перестройке партгрупп в этом направлении, полагали мы, через газету дойдут быстрее...

Первая партгруппа появилась в бригаде Савранского, возглавил ее Чернов. Прежде партгруппы были лишь на участках, да и сейчас так на большинстве других заводов. В партийной организации турбинистов, по существу, начинался свой эксперимент, параллельный с формированием бригад.

— Для парткома, конечно, движение было единым... Мы все тогда учились преодолевать сопротивление скептиков, побеждать их в открытом споре. Вспоминаю разговор с Петром Васильевичем Герасимовым. Здоровый такой мужчина в третьем лопаточном цехе. Он работал один, зарабатывал прилично. Выходил рано, уходил поздно. Бывало, придет в цех — там еще только одна уборщица тряпкой машет. Работать умел. На себя! Ясно, от его труда и коллективу, обществу польза, но я не в том смысле. Как работают и зарабатывают «рядом стоящие», его в ту пору мало занимало. Но мы уже жили и мыслили другими мерками, нам хотелось добросовестного отношения всех, а не лучших. Такие, как Герасимов, сами-то работали хорошо, но дело страдало. Долго его убеждали, уговаривали. И взял-таки бригаду, хотя поначалу несколько потерял в зарплате. Но в конечном счете и сам он выиграл. Я хочу сказать: партком, цеховые партбюро каждую такую заметную фигуру в коллективе, вроде Герасимова, всех, кто пользуется авторитетом среди рабочих и способен оказать на них влияние, держали в поле зрения. Пусти на самотек — влияние их было бы употреблено против бригад, но мы сделали их своими союзниками. Совещания секретарей партийных организаций на заводе собирались еженедельно, и очень часто именно в связи с бригадами. Ко мне приходили и энтузиасты, и скептики — последние тоже пытались найти поддержку. Но не нашли. У парткома и администрации разногласий не было. Разъясняли терпеливо, ну а тех, кто оказывал прямое сопротивление, поправляли...