КаМаЗ и Ч.М.О.

Странно, что у нее, вообще, есть силы на то, чтобы отбиваться. Она микрофон-то держала едва-едва, но каким-то образом смогла оттолкнуть от себя сального борова.

— А ты что, Камаз, злой такой? Бывшая? — мотнул Саня головой в сторону бара.

— Это та биологичка, — ответил я и, пока мужики присвистывали и ржали одновременно, я языком перекатил зубочистку из одного угла губ в другой.

— Так и хер ли ты сидишь?! — возмутился Сергеевич. — Включай камеру, снимай компромат. Еще раз вызовет тебя, ты ей видос под нос, и твой Тёмка сразу нормальным пацаном для нее станет.

— Делать мне больше нехер, — фыркнул я, дёрнув плечами, и снова отвернулся к окну.

Когда-то же эта песня должна кончиться, нет?

— А что ты говорил, что ей между двадцатью и сорокетом? — спросил Саня. — Нормальная она. Вроде. Ну, больше тридцати точно не дашь. Смотри, какие ножки. В чулках еще, походу…

Нервно размял шею, не желая, слушать, знать или видеть хоть что-то связанное с любой учительницей моего сына, а особенно с биологичкой, безбожно вытрахавшей все мои нервы за неполные четыре месяца.

— Камаз, не хочешь снимать компромат на училку, так хоть с барки ее сними. А-то на ее зеленое платье мужики уже столько своих шаров повесили, что как бы ей потом лечиться от чего не пришлось, — подначивал меня Сергеевич.

Снова посмотрел в сторону поющей училки. Один из почитателей её «таланта» тоже просёк, что на ней чулки и достаточно активно пытался влезть рукой в разрез платья тысячерублевой купюрой.

— Может, у нее так каждый вечер пятницы проходит? Нахрена я-то туда полезу?

— Не хочешь сам лезть, скажи бармену, чтобы смахнул ее как крошку со стола. Ну, дура же пьяная. Да и видно по ней, что злоупотребляет она алкашкой. Сейчас натворит или вляпается куда по-пьяни, — размышлял вслух Сергеевич. — Ладно. Сам её стащу, — решительно встал друг.

— Сиди, — положил я ему руку на плечо и посадил обратно на стул.

Вышел из-за стола и прямой наводкой направился к стойке, где училка отпихивала очередного «ухажера», подошедшего к ней слишком близко.

Песня закончилась, но Марина Олеговна не спешила спрыгивать и барки или отдавать микрофон кому-то еще. Похоже, я попал на сольный концерт вянущих ушей, что щедро раздавала биологичка моего сына.

— Иди ко мне, красавица! У нас еще осталось выпить и закусить! — тянуло к ней лапы пузо в свитере.

— Я не закусываю, — весьма уверенно и даже высокомерно заявила училка, поправив очки на переносице. Осоловелым взглядом прошлась по толпе своих «фанатов», в которой теперь, какого-то хрена, стоял я, и застопорилась, когда, очевидно, мое лицо показалось ей знакомым.

— О! — выронила она смачно в микрофон вместе с отрыжкой и указала на меня пальцем. — Поцелуйский! По-це… по-ли-це… Полицейский! И что вам от меня нужно, м? Приехали поглумиться? Шутки свои дурацкие пошутить?…

— Это ваша девушка? — спросил меня между делом бармен, пока училка от пения перешла к стендапу.

— Это? — дернул я скептически бровями, мазнув взглядом по зеленому платью и торчащим из выреза деньгам. — Сплюнь.

— Просто она всё еще не оплатила по счёту. Сумка и паспорт её тогда останутся у нас до момента оплаты…

— Сколько там? — достал я карту, уже откровенно психую, так как бармен привлек слишком много внимания посетителей ко мне.

— Вот, — вдруг над головой разлетелись купюры, что Марина Олеговна вытащила из-за оторочки чулок и щедро посыпала им бармена. — За себя я могу заплатить сама.

Гордая и неприступная Олеговна грациозно шагнула прочь от меня и промахнулась ногой мимо стойки, начиная падать.

Пришлось ловить, а потом отдирать ее от стойки, когда она снова попыталась на нее забраться.

— Откуда только столько сил берется? — ворчал я, обхватив ее талия, пока, как дедка за репку пытался стащить ее с личной сцены.

Тощая такая и резвая, что Смерть с косой на ее фоне — упитанная монашка.

— Я еще не всё сказала этим людям! — кричала Олеговна, пока я запаковывал ее в ее же пальто. — Думаете, раз вы запугали всю школу, то эти люди тоже вас испугаются? — пыталась она поймать мой взгляд, пока ее глаза были в абсолютном расфокусе за толщей линз. — А вот и нет! Я всё им про вас расскажу! Оборотень!

— Здесь не хватает, — перекричал музыку бармен, который собрал и пересчитал купюры.

Сколько же ты выжрала, Олеговна? И куда всё это в тебя, блять, поместилось?

Стиснув зубы так, что случайно перекусил зубочистку, о которой уже и забыл, я перехватил брыкающуюся училку одной рукой, а второй приложил карту к протянутому мне терминалу.

— Спасибо! — крикнул бармен и отдал мне сумочку и паспорт Марины Олеговны, которая опасно приблизила свое лицо к моему, открыла и зубами перехватила половинку зубочистки.

— Куда, блять?! — рявкнул я в сердцах, и, как у пса, который на улице тянет в пасть всякую дрянь, вырвал из ее рта зубочистку, швырнув ее в сторону. — Подавишься, дура.

— Сами дурак! — надула та обидчиво губки и встала ровно, что позволило мне одеть ее в пальто.

Пришлось оставить ее на месте, чтобы вернуться к столику с моими парнями и забрать куртку. Сумку и паспорт я ей не оставил.