Камбэк

Взгляд Джихуна затуманивается, как будто он видит перед собой белый песок и пальмы. Призрачные необитаемые острова всегда тропические, потому что никому неохота воображать себя на холодных скалах в Баффиновом заливе[59], даже в качестве умственного упражнения.

– Музыкой, – говорит он наконец. – Я бы сочинял музыку.

– Ты занимаешься этим сейчас? – спрашивает она.

Он кивает:

– Я работаю в индустрии развлечений.

– Тебе это нравится?

– Нравится, – тихо произносит он. – По большей части.

Фиби смотрит на него тем взглядом, которого я всегда избегала в детстве – слишком глубоким. Я тщательно оберегала свои секреты, а Фиби была не из тех, кто может оставить в покое чужие тайны.

Мама просовывает голову в дверной проем:

– Ужинать, дети.

Я с готовностью вскакиваю, увлекая Джихуна за собой, чтобы вымыть руки перед едой.

– Извини за этот допрос, – говорю я. – Она такая, какая есть.

– Будет ли продолжение? – слабым голосом спрашивает он.

– Почти наверняка.

– Мне следовало подготовиться, как к школьным экзаменам. – Джихун храбро расправляет плечи, продумывая ответы к следующему раунду вопросов за ужином.

Но Фиби дает ему время вгрызться в курицу, поджаренную на гриле (для меня приготовлен тофу), и тушеные овощи, на которые папа смотрит с унынием. Хорошо хоть мама припасла сливочный соус с зеленым луком для всех остальных. Джихуну, возможно, трудно уследить за ходом беседы на английском, судя по тому, как он притих, а его глаза мечутся от одного лица к другому. Впрочем, не исключено, что он еще не оправился от шквала вопросов Фиби.

– Как дела в офисе? – спрашивает папа, передавая мне рис.

– Все в порядке.

– Сейчас в твоей жизни самое время работать над достижением целей.

– Да уж, не дай бог тебе повеселиться, – сухо замечает Фиби.

– Ты можешь наслаждаться плодами после того, как поработаешь на славу. – Папа откладывает вилку в сторону.

– Мартин, существует золотая середина. – Мама сердито смотрит на него, прежде чем натягивает улыбку для Джихуна: – Еще риса?

Ее попытки перевести разговор на другую тему терпят фиаско, когда папа поворачивается к Джихуну.

– Мы всегда знали, что Ари станет юристом, – говорит он. – Пойдет по отцовским стопам.

– Я уверен, что она – блестящий юрист, – дипломатично отвечает Джихун, и Фиби доливает ему вина.

– Мы собирались открыть фирму «Хуэй и Хуэй», пока она не решила отказаться от роли адвоката по семейным делам. Разбила сердце своему отцу.

Я пытаюсь улыбнуться:

– Папа, ты сказал, что будешь счастлив, если я займусь юриспруденцией.

– Верно-верно. – Он указывает на меня вилкой. – Я нутром чуял, что Ариадна не подведет.

– Потому что я – неудачница, да, пап? – голос Фиби напряжен.

– Я этого не говорил, Фиби, – папа пристально смотрит на нее через стол. – Однако ты не можешь отрицать, что тебе было бы трудно стать юристом после того, как ты бросила учебу.

– Я никогда не хотела быть юристом, в отличие от вашего золотого ребенка. Ты хотел этого для меня.

Моя мать поворачивается к нашему гостю:

– Джихун, ты не рассказал нам, чем занимаешься.

Бедный парень. Его опять втягивают в разговор. До конца трапезы мы с мамой делаем все возможное, чтобы не привлекать внимания к тому факту, что Фиби и папа отказываются общаться друг с другом. Этот семейный ужин в доме Хуэй не самый плохой, но, пожалуй, большего я не могу сказать. Лучше бы мы остались дома и ограничились едой на вынос. Я жалею о том, что потащила Джихуна с собой.

Спустя час мы возвращаемся в машину, нагруженные контейнерами с остатками блюд. Фиби ушла еще раньше, попрощавшись легким взмахом руки и еле заметной улыбкой, которая не коснулась ее глаз. Я откидываюсь на спинку

сиденья, упираясь в пучок волос, и быстро распускаю их для удобства.

– Извини за эту семейную драму. Мне следует купить тебе футболку с надписью: «Я выжил за ужином с Хуэями».

К моему удивлению, он широко улыбается.:

– Спасибо тебе.

– За что? За то, что подвергла тебя словесной игре в пинг-понг, замаскированной под ужин? – Я прикрываю глаза руками. Почему моя обычно скупая на эмоции семья не могла продержаться в том же духе пару часов?

– Ари. – Он наклоняется ко мне и отводит мои руки от лица. Я расслабляюсь и тяжело выдыхаю. – Твоя семья справляется с тем, что произошло. Я благодарен, что они открыли для меня свой дом.

Я бросаю на него косой взгляд:

– Первый раз такое слышу.

– Это правда. – Он поглаживат большими пальцами мои руки, не отпуская их и заставляя мое сердце биться учащенно.

Он точно собирается поцеловать меня. Я это знаю. Я вижу, как его взгляд перебегает с моих рук на губы, а затем, о боже, он проводит кончиком языка по своей нижней губе.

Напряжение вечера улетучивается. Я хочу этого поцелуя, хочу ужасно. Я наклоняюсь к нему слегка, только чтобы подбодрить, но не слишком демонстративно, на случай, если он отстранится и мне придется делать вид, будто ничего не произошло. Скажем, притворно поправить волосы, как если бы я по ошибке помахала кому-то рукой.

Он придвигается ближе, и мое сердце бешено колотится.