Камбер-еретик

В этот момент какая-то фигура в белом одеянии вышла из часовни и направилась по проходу нефа. Человек миновал ряды скамей с богато расшитыми подушками для коленопреклонения, поднялся на хоры и присоединился к дюжине братьев, молившихся там. У всех монахов поверх скинутых капюшонов виднелись косички, указывающие на принадлежность к Ордену Святого Гавриила, а на левом плече, как и у Эмриса, красовался знак священника-Целителя — раскрытая ладонь на зеленом фоне, с белой восьмиконечной звездой; тогда как на плаще у Райса рука была белой, а звезда — зеленой.

Вновь появившийся на хорах собрат как будто подал сигнал остальным, монахи поднялись и затянули на два голоса:

Adsum, Domine…
Я здесь, Господи…
Ты даровал мне милостью
Своей способность исцелять.
Я здесь, Господи…
Ты наградил меня взором.
дабы читать в душах людей.
Я здесь, Господи…
Ты даровал мне власть над волею других.
О, Боже, дай мне мудрости и сил
воспользоваться дарами Твоими.
Тебе, Господи, всецело послужить…

Это был древний, широко известный гимн Adsum, Domine. Он содержал основы этических правил, которые определяли жизнь Целителей мирских и духовных с тех самых пор, как среди Дерини появились первые Целители. Во второй раз за всю жизнь Камбер слышал его исполнение, хотя слова читал тысячу раз и знал их наизусть. Даже красивый баритон Райса мог передать лишь малую толику того, что звучало в гимне.

Гармония голосов Целителей-священников проникала в самое существо Камбера. Он слушал и размышлял над тем, что одних делает Целителями, а другие, лишенные этого неведомого свойства, остаются простыми смертными.

Певцы дошли до ектеньи, и Камбер отвлекся, вспоминая, как пел Райс, перед глазами возник священный круг в башне в Шииле. Это было в ту ночь, когда Ивейн родила второго сына. Еще до рождения ребенка они знали, что Тиег так же, как и его отец, будет Целителем.

В ту ночь Камбер, Ивейн, Джорем и Джебедия слушали, как Райс, держа на руках младенца, пел ему ту же песню. Он посвящал своего сына служению искусству Целителя и Древним Силам, которых они призывали в свидетели.

Голос воспоминаний Камбера слился с голосами монахов Эмриса, когда зазвучало «Dominus lucis»:

«Dominus lucis me dixit, Ессе…»
Светлый Господь даровал откровение мне:
Ты избранный, Мой сын, Мой дар живущим.
До звезды дневной, до чрева матери
Мой знак отметил тебя вовеки.
Ты длань моя исцеляющая над миром.
Орудие жизни и силы целительной.
Хранитель темных тайн земли и неба.
Тебе дары я приношу, во имя любви Своей.
Будь же спасителем для человека и зверя,
Огнем очистительным от всякой скверны.
Источником грез, утоляющих боль.
В сердце храни ты Мои дары.
И да узришь ты лишь то,
Что даруют тебе с открытой душою.
Руками священными исцели разбитое.
Душою освященною даруй Мой покой…

Певцы дошли до заключительного антифона, Камбер почувствовал, что Райс стоит рядом, плечом к плечу. Зять наверняка тоже вспоминал тот вечер, не переставая удивляться сокровенному смыслу песнопения. К горлу подступил комок, а к глазам — слезы. Но прежде чем он сумел взять себя в руки, Эмрис понимающе коснулся его руки и слегка подтолкнул его — пора двигаться дальше.

Он внезапно ясно понял, что аббат разделяет его чувства, всколыхнувшиеся под магическим воздействием гимна, но Эмрис не мог проникнуть в мозг Камбера, закрытого ото всех, кроме Райса.

Благодарный Камбер последовал за аббатом, отвлекая себя разглядыванием седой косицы, болтающейся впереди, усмиряя печаль и вбирая в себя спокойствие, исходившее от Эмриса. Его удивило, что шагавших следом Райса и Кверона тоже окружает почти осязаемое умиротворение.

Когда они выходили через боковую дверь, в воздухе, наполненном ароматами благовоний, разносились слова последней части гимна.