Камчатские рассказы

  У меня одна забота: нервный характер Доника. Когда мы выходим, порядок приятен: Доник впереди, я сзади, закрываю замок. При обратном порядке возвращения, когда  открываю дверь родной Дониковой квартиры, я крепко сжимаю ягодицы. Если она вцепится мне в зад, я вне зоны видимости Саниных аргусов…

   Однако, мы так сдружились, что даже хозяева утеряли бдительность. На отвальной я хлопочу на кухне, неуважительно мелькая белыми ногами перед самым носом стаффоршира. Наскучив этой наглостью, Доник ловит меня за лодыжку зубами, не до крови, так, чтобы обозначить.

  Мои адвокатские протесты отклонены. Доник привязан. Костя торжествует по телефону.

  Прости меня, собакин, вечно я обнаглею, почувствую себя богом и ненароком порву душевную ниточку. Прости…

КАМЧАТКА. ЧЕЛОВЕК С СОБАКОЙ.

      Вот и на улице Крашенинникова настало лето, короткое камчатское лето. Весь поселок Рыбачий, а с ним и наши районы «Семи и Восьми ветров», загорают и купаются на океане. Мы сидим дома, семейный глава в командировке. Много с двумя детьми на Спасёнку не наездишь.

      Выкатываю из дома коляску с полугодовалым Жорой, ставлю у стеночки. Женя с друзьями играют рядышком, развлекают мальчишку. Я в халатике и купальнике быстренько взбегаю по бетонной лесенке в сторону Восьми ветров, наверх на сопку. За откосом, поросшим иван-чаем, что розовым ковром устилает весь камчатский подлесок, начинается рощица каменной березы. Она совсем сквозная. Камчатская береза приземистая, разлапистая растет привольно, широко. В лесу всегда свободно и светло, змей нет, ходишь и сидишь безбоязненно.

     По краю рощицы бежит тропинка. Я расстилаю полотенце и ложусь загорать. Сверху мне хорошо видно детей. Время от времени бросаю взгляд вниз. Тихо. В траве жужжит какое-то насекомье. Пусто. Людей нет.

     Только в условленное время проходит мужчина, с собакой на поводке. Пара приметная. Пёс шествует впереди, неспешно, поводок меж ними напоминает опрокинутую дугу. По виду немецкая овчарка, хотя и не чистокровная, с характерным присестом на задние ноги и хвостом в землю. Дальше хозяин, невысокого роста мужчина, согнут к земле, фигура напоминает вопросительный знак.

     Каждый раз, когда моё распластанное на земле тело попадает в поле зрения, он произносит одну и ту же фразу, адресуясь к собаке:

– А, вот и наш пляж! Видишь?! Наш пляж.

    И всё. Более ничего.

    Через много лет встречаю их в Подмосковье, осенью. Оказывается, живем рядышком. Они всё те же, но теперь я стою, и они меня не видят. Просто проходят время от времени по краешку моей судьбы, как когда-то по узкой нагретой солнцем тропинке вдоль берёзовой рощи; теперь молча.

      Я другая; и жизнь – другая, как каменная берёза, пилишь – пилишь, а воз и ныне там. Уж больно плотна, неподатлива. А они идут и идут не быстрой парочкой сквозь мой московский мираж.

КАМЧАТКА. БОМЖ ВИТЁК.

     Кофе подрагивает в чашке. Выглянешь в окно – там московская жизнь. Считается, она кипит. Статистика –лженаука, ну, кроме трудов британских и американских учёных /вызывают неподдельный интерес в области задач/.

    Тружусь в разделе «Мужчины, имевшие обыкновение целовать мне руки». Пятёрка; не в журнал за труд, мир и май, а количественный показатель. Он невысок.

    Целовать руки – наивысший знак уважения женщине, признание её заслуг и добродетелей. Безоговорочное признание и делегирование полномочий казнить и миловать /забавно, «казнить» всегда на первом месте/.

     Из пяти только один был казнён мною. Вспомнились вдруг декабристы. Вот сидят они, мои хорошие, на траве в белых рубашках, жуют травинки, все четверо, а пятый – бомж Витёк.

    Витёк, Витя, Виктор, Виктор Петрович – вот так мотает нас жизнь по цепочкам имён, вверх да вниз.

 Военный городок, как болото, трясина: отмирающие части медленно опускаются на дно и прессуются в торф, толщей умников над ними. Отверженные без Гюго. Кто-то привёз жену из далёких краёв и бросил её нахрен, кого-то попёрли со службы и его бросила жена, а сады в Бессарабии покупать не на что. У кого-то было на что, а вот фьюить-фить-фить – спустил подъёмные, русские же люди, прости Господи.

  Военные бомжи – интеллигентные, знающие, умеющие и добрые. Они, как дети, ждут новую семью, только никто этого не видит. У каждого – свои дела, свои дети, и только добрый военный бог посылает им кусочки тёплого счастья.

   Как-то Витя, попросил его подвезти.  Было это на остановке на Семи Ветрах, микрорайон наверху сопки. Так и повелось. Пятачок представлял собой ларьки, магазинчики, чуть вдалеке школа и козырёк остановки с лавочкой. От пятака дорога, обресниченная с внешней стороны фонарями, сбегала вниз, делая крутой правый поворот. Огибала пятиэтажные заброшки, откуда школьники сигали в глубокие камчатские снега, и доводила до Дома офицеров. Семь Ветров- ДОФ – таков был наш всегдашний маршрут. Мы никогда не разговаривали, просто я открывала дверь, сажала Витька и подвозила его до ДОФа, и никогда в другие места. Он нежно и трепетно целовал руку и уходил.