Камея римской куртизанки

В его руке что-то блеснуло.

Скосив глаза, женщина увидела ложечку. Старинную серебряную чайную ложечку.

Женщина в длинном бесформенном свитере, увешанная дешевыми бусами, как рождественская ель, вышла вперед и заговорила гнусавым простуженным голосом:

– Сегодня у нас особенный день! Сегодня мы открываем выставку замечательного петербургского художника Гребешкова…

Она кивнула на виновника торжества – невысокого простоватого мужичка с рыжеватой бородкой, который скромно стоял в сторонке.

– Арнольд Гребешков – старинный друг нашей галереи, он проводит у нас уже пятую персональную выставку, и каждая из этих выставок была заметным явлением в культурной жизни Красносельского района. Я надеюсь, что и эта выставка не станет исключением. А теперь я предоставляю слово известному искусствоведу Арсению Борисовичу Белоцерковскому…

Женщина в свитере смешалась с толпой, на смену ей вышел долговязый тип в таком же бесформенном свитере, только вместо бус его украшала длинная клочковатая борода.

Искусствовед откашлялся, оглядел присутствующих и начал:

– Арнольд Гребешков – постконцептуалист. Не побоюсь даже этого слова, он – постструктуралист. А что это значит?

Он обвел зал взглядом, словно ожидал ответа. Ответа, разумеется, не последовало.

– Это значит, не побоюсь этого слова, что в каждом своем новом произведении он должен, не побоюсь этого слова, поразить зрителя! Искусство не должно ласкать! Не должно, не побоюсь этого слова, гладить по шерстке! Оно должно ранить! Пугать! Оно должно, не побоюсь этого слова, шокировать!

Искусствовед повернулся спиной к немногочисленным слушателям, лицом к произведениям искусства. Это были какие-то странные конструкции из ржавых железных деталей.

Один экспонат, в самом центре зала, был закрыт белым полотнищем.

– Как всегда, Арнольд Гребешков до самого последнего момента держит интригу. Вот и сейчас мы еще не видели главный, не побоюсь этого слова, центральный экспонат выставки. Но сейчас мы его увидим. Арнольд на правах старой дружбы позволил мне снять, не побоюсь этого слова, последний покров с главного экспоната…

С этими словами искусствовед эффектным жестом сдернул полотнище с центрального экспоната.

По залу пронесся вздох, в котором изумление было смешано с ужасом. Ужаса, правда, было заметно больше.

Посреди зала в кресле, отдаленно напоминающем зубоврачебное, сидела женщина. Это была блондинка с распущенными по плечам волосами. В зубах у нее была зажата темно-красная, скорее даже, бордовая роза.

Женщина была, безусловно, мертва.

Но самым ужасным, самым шокирующим было то, что у нее не было глаз. Вместо них зияли два пустых черных провала.

Впрочем, если приглядеться, глаза тоже имелись. Только находились они совсем не там, где положено. Два кровавых круглых сгустка лежали на груди мертвой женщины.

В наступившей тишине раздался чей-то одинокий голос:

– Вот уж шокировал так шокировал!

Эксперт Данилов поправил свою знаменитую бабочку. Эта бабочка, по его мнению, придавала ему авторитет, но в холодном кафельном помещении полицейского морга, среди жертв бытовых убийств на почве совместного распития спиртных напитков сомнительного происхождения и дорожно-транспортных происшествий, она была не более уместна, чем фрак или смокинг на похоронах африканского шамана.

– Ну, Данилыч, что скажешь? – спросил эксперта Петя Лебедкин, глядя на тело, распростертое на металлическом столе.

Тело это выглядело уже не так страшно, как в первый момент, – веки были опущены и деликатно закрывали черные провалы глазниц. Сами глаза находились на полке, в банке с физраствором.

– Ну что тут можно сказать… причина смерти – удушение. Следы на шее однозначные, и характер посмертных изменений соответствует указанной причине.

– Руками душил? – с надеждой в голосе проговорил Лебедкин. – Так, может, отпечатки остались?

– Насчет отпечатков можешь не надеяться. Отпечатков нет. Судя по всему, душил он ее в перчатках. Причем в медицинских. – Эксперт потряс руками в таких же перчатках.

– А глаза? Глаза он ей после смерти вырезал?

– Нет. Судя по характеру кровотечения, глаза извлечены еще при жизни. Каким-то закругленным предметом. Возможно, обыкновенной ложкой.

– Вот гадство! – выдохнул Лебедкин. – Это кем же надо быть?

И тут же он сам себе ответил:

– Известно кем. Больным на всю голову. Маньяком. В общем, Данилыч, однозначно это серия.

– Постой, о чем ты говоришь? Какая серия! У меня на руках только один труп с таким modus operandi…

Эксперт Данилов любил изредка вставить в свою речь латинские термины, вот как этот modus operandi, то есть образ действия. Он считал, что таким образом подчеркивает свою связь с наукой и опять же поднимает авторитет среди сотрудников.

Лебедкина он этим ничуть не испугал. Он тоже был не лыком шит, и кое-какие научные термины понимал.