Камелия

Камелия побежала наверх, а Эдвард остался ждать внизу. Темно-синее платье в белую полоску казалось ей идеальным, когда она покупала его на прошлой неделе, но сейчас, когда Мэл его надела, она уже не была в этом уверена. Белый матросский воротник и длинная расклешенная юбка казались ей теперь старомодными и слишком летними. Но не было времени подыскивать что-то другое. Камелия нашла колготки и белый кардиган, расчесала волосы, заколола их сзади и надела темно-синие туфли на платформе.

Эдвард поднял голову и улыбнулся, когда она вернулась в гостиную с маленькой сумкой, с макияжем на лице и с пальто, переброшенным через руку.

— Хотелось бы, чтобы все женщины умели преображаться так быстро, — сказал он. — Вы выглядите очень хорошо. Думаю, Хелен будет поражена, увидев, что маленькая толстушка превратилась в такую элегантную леди.

— Если бы у меня было больше времени, я выглядела бы еще лучше, — рассмеялась Камелия. Она взяла старый конверт и ручку, чтобы написать Конраду записку.

«Менеджер Хелен, Эдвард Манинг, заехал за мной, и мы поехали в Бат, — написала она. — Я приеду завтра. Люблю, Мэл».

— Вы всегда так немногословны? — спросил Эдвард, насмешливо приподняв белесую бровь и мельком взглянув на записку.

— Не всегда, — улыбнулась она. — Но что бы я ни написала, для Кона этого будет недостаточно. К тому же у меня сейчас нет времени на то, чтобы писать доклад, не правда ли?

У Эдварда был темно-синий «Ягуар». Мэл села на мягкое кожаное сиденье и с облегчением вздохнула. Она никогда еще не каталась на такой шикарной машине. Камелия решила, что в ее жизни начинается новая глава.

— Как давно вы знаете Хелен? — спросила она, как только они выехали из города. Эдвард не проронил ни слова с тех пор, как они выехали из Фулхем. От него исходило какое-то напряжение.

— С 1945 года, — проговорил он. — Мы вместе выступали в шоу в Лондоне. Тогда я был актером, но сейчас я ее менеджер, каковым являюсь уже двадцать лет.

Он начал рассказывать о других шоу, в которых они участвовали вместе, сказал, что иногда аккомпанировал Хелен на пианино. С каждым словом становилось все яснее, как он ее обожал. Мэл тронуло то, что они переписывались, когда не выступали вместе, и что Эдвард работал тапером в том городе, где снималась Хелен, только ради того, чтобы быть рядом с ней.

— Вы знали мою мать? — спросила Мэл.

— Да, знал, — ответил Эдвард. — Она была одной из танцовщиц в том же шоу.

Мэл ждала, что он продолжит, но Эдвард молчал.

— Она не нравилась вам, да?

— Не нравилась, — признался он, поворачиваясь. — Простите, если вам это неприятно, Камелия, но мы с ней не ладили.

— Мне нравится, когда люди говорят искренне, — сказала Мэл, надеясь, что тогда он станет более разговорчивым и открытым. — Но многие мужчины ею восхищались.

Эдвард не ответил. Мэл посмотрела на него. Он так сильно ухватился за руль, что побелели суставы.

— Расскажите, почему Бонни вам не нравилась? — попросила она. Его поведение заставило ее занервничать.

— Она была… — Эдвард замолчал, как бы обдумывая, стоит ли озвучивать свои мысли. — Ядовитая, вот это слово подходит. Я рад, что вы оказались не такой, как она, ни внешне, ни по характеру.

— Чем она вас расстроила? — Мэл едва сдерживала возмущение: Бонни не заслуживала таких отзывов.

— Лично меня ничем, — ответил он, пожав плечами. — Но она разрушала жизни и чувства других людей. Вы ведь знали об этом, моя дорогая. Я уверен, что она не изменилась после того, как вышла замуж за вашего отца.

Мэл чувствовала, что враждебность Эдварда по отношению к ее матери, должно быть, объяснялась ревностью. Она не хотела больше расспрашивать его о дружбе двух женщин или рассказывать ему о найденных письмах. Они стали говорить на общие темы: о ресторане, о Лондоне, о фильмах, которые Камелия видела, но во время беседы она думала о том, кем Эдвард является для Хелен на самом деле.

Мэл была уверена, что они не любовники, но для платонической любви, которая длилась уже почти тридцать лет, все было как-то странно, особенно если учитывать то, что никто из них не обзавелся семьей. Мэл очень нравился Конрад, но она не хотела бы прожить с ним вечно, без любви, романтики и секса.

— Вы всегда так молчаливы? — спросила она, когда они проезжали Ридинг. Уже стемнело, и ей надоело смотреть, как «дворники» смахивают дождевые капли с лобового стекла. Камелия попыталась побольше разузнать о Хелен, задавая вопросы о старых фильмах и об их жизни в Голливуде. Она узнала, что дом Хелен был построен в испанском стиле, что у нее есть плавательный бассейн и красный «Кадиллак», выяснила, что Эдвард играл пианиста в «Мечтателях» — одном из первых фильмов с участием Хелен. Но Камелии не удалось выудить ничего личного. Эдвард был таким скрытным и молчаливым! Он подробно описывал платья Хелен, интерьер ее дома, но ничего не говорил о ее чувствах, увлечениях и друзьях. Но еще более странным было то, что он с неохотой рассказывал о себе.