Камень Апокалипсиса

Еще в первые месяцы их брака он понял, что Мелисса эгоистична, эмоционально неразвита и интеллектуально ленива. Что поразительно — и он, и все прочие, казалось, не обращали на это внимания. Ее нарциссизм выглядел совершенно нормальным, раз она была одновременно и богата, и красива. Когда Мелисса ломала краешек ногтя (раздражающее, хотя и обычное явление в жизни большинства женщин), она вела себя так, будто разразилась вселенская катастрофа. Трудно поверить, но все вокруг нее подхватывали тот же стиль поведения. Словно повседневные события в жизни богатых людей носили куда более значительный характер просто оттого, что у них масса денег.

Особенно Спенсера удивлял тот факт, что Мелисса, в общем и целом, оставалась недовольна своей жизнью, несмотря на особое к ней отношение со стороны окружающих. Как старые, так и новые знакомые автоматически вызывали у нее пренебрежительную реакцию, крайне редко она начинала искренне чем-то интересоваться. У нее не имелось ни целей, ни амбиций, ни плана в жизни, а что касается увлечений, то их было очень немного. Лошадей своих она вроде бы любила, на собственного отца молилась, однако на все остальное ей было наплевать. На Спенсера в том числе.

В начальную пору их брака все эти недостатки мало что значили в его глазах. У женщин типа Мелиссы, решил для себя Спенсер, лишь одно реальное предназначение: им должны завидовать. У него была жена, которую вожделели прочие мужчины, а местные дамы мечтали ей уподобиться. С самого начала он избрал простой путь: на все закрывать глаза. Не из любви, а потому, что их брак ставил его на более высокую ступень. Мелисса давала ему превосходство над другими мужчинами. Ведь он ее добился, в этом и состоял его выигрыш. А вот почему она согласилась выйти за него — здесь ответ так и не удавалось найти.

— Я вчера обкатывала Маленького Грома, — вдруг перебила она поток его мыслей, — и Диди Гилмор мне рассказала про ту нахалку, которую назначили в адвокаты этому негру-убийце.

— Лестера Амиля еще никто не признал убийцей, — ответил Спенсер, — да и слово «нахальство» тоже как-то не подходит к его защитникам.

Он сделал вид, будто поглощен чтением колонки новостей, хотя на деле ему не терпелось узнать, какие еще сплетни распускают их соседи.

— Диди сказала, что эта… как там ее?

— Делани. Патти Делани.

— Вот-вот, у этой самой Патти Делани жуткий вкус, и еще она застала своего мужа под простынями с каким-то другим мужиком. Видно, эта дура и трахаться-то не умеет.

Спенсер сложил газету и посмотрел на жену. Она редко прибегала к сквернословию, хотя и любила порой огорошить тем или иным словечком.

— Что? — спросил он.

— Ой, Спенсер, уж со мной-то мог бы и не лицемерить, — надула губки Мелисса. — Что мужику первым делом приходит в голову, когда он встречает лесбиянку? Он говорит себе: «Дали бы мне разок ее в койку затащить, уж я бы ее отучил». Не строй из себя ханжу, когда я говорю, что она ничего не умеет в постели, если ее муж ищет себе сексуальное удовлетворение с другим самцом.

— Мелисса, — промолвил Спенсер, — сегодняшняя застольная беседа самая, пожалуй, бессмысленная из всех, что у нас с тобой были. Неужели ты в самом деле считаешь, что Патти Делани довела мужа до гомосексуального бешенства своими дерьмовыми постельными навыками?

Тут он сам внутренне поежился от такого подбора слов, хотя Мелисса, к счастью, пропустила их мимо ушей.

— Да, ты прав, дорогой, — сказала она. — Действительно, если бы все мужики вдруг решили удариться в «голубизну» просто оттого, что их жены ничего не умеют, мне бы ничего не досталось!

Мелисса рассмеялась собственной шутке и добавила:

— Но тебе ведь это не грозит? Или как?

Спенсер решил сменить тему:

— А почему ты хочешь пойти в суд?

— Чтобы морально поддержать Франка и Максин. Арнольды переживают сейчас ужасное, просто ужасное время, и я думаю, они оценят мое сочувствие, когда я появлюсь в суде.

— Да, — кивнул он, — особенно в новом платье.

Мелисса молча раскурила сигарету.

— Спенсер, — сказала она затем, — с тобой от скуки порой зубы ломит…

Когда Эван был ребенком, у них в городке имелось три места, где публика могла услышать великих ораторов. Во-первых, на политических митингах, где страстные, чуть ли не фанатичные приверженцы той или иной партии заводили толпу. Второе место — церковь; здесь проповедники живописали перед прихожанами образы ягнят, мирно лежащих возле львов, и демонов, скачущих посреди горящих углей. А третья возможность — это, конечно, зал судебных слушаний.

Рождение телевидения и высказывание Маршалла Маклахана, что «вид средства массовой информации и есть само сообщение», покончили с необходимостью обладать великим ораторским талантом на политических сборищах. Теперь политиканы вещали аудиовизуальными битами и байтами.