Камень ацтеков

Торговец сдавленно засипел, задергался. Баррет ухмыльнулся, выждал еще немного, потом выдернул клинок из столешницы и толкнул торговца пониже спины сапогом. Тот проворно шмыгнул в сторону, зажимая пальцами пробитую ладонь.

— Песню! Давай спой нам балладу о чужом парусе, Пэм! — вновь загорланила публика, даже не заметившая ссоры.

Девушка, придав нежному личику нарочито мрачное выражение, запела:

Тайком покинули причал,
Густой туман стоял,
Тревожно колокол бренчал
У потемневших скал.

Без ветра парус не помог,
Держались за весло.
Вмешался Бог,
На запад нас теченьем отнесло.

Горел рассвет, прохладный бриз
Нес аромат земли,
Давно растаяли вдали
Испанцев корабли.

Но странен берег был чужой,
Уныл, суров и гол.
Скелет дельфина — знак плохой —
Мой брат в песке нашел.

Дублон старинный отыскал,
(Тот был в земле сырой),
Да ветхий в ржавчине мушкет
Прикрыт морской травой.

Мы воду приняли на борт
И в полдень плыли прочь,
Держали курс в спокойный порт,
Нас настигала ночь.

Нас парус догонял чужой,
И капитан велел
Готовить пушки, только бой
Начаться не успел.

Блестел бортами галеон,
Играл на мачте флаг,
Внезапно вечер потускнел,
Стемнело просто так,

Распались галереи, стяг,
Громада парусов.
И не осталось ничего
От призрачных бортов.

Наш старый кормчий Джо сказал:
«Кто первым галеон
Увидел, тот, считай, пропал,
В порт не вернется он.

Беда! Коснется моря зов,
В пучину позовет,
Тот призрак — гибель моряков,
Он смерть в воде несет».

Смутились мы, но крепкий ром
Печали заливал.
Мой брат молчал, темнел лицом,
А к ночи рассказал:

«В тот день запутал, видно,
Враг: Тревогу поднял я.
Погибель предвещает знак,
Меня не ждет земля.

Заплачет Мэри, спросит мать,
Где младший бродит сын?
А мне на дне морском лежать,
Вернешься ты один…»

Баррет, охваченный смутным предчувствием неприятностей, дослушал длинную балладу до конца, потом встал и молча вышел в ночь. В темноте злобно лаяли портовые собаки. Худой подозрительного вида человек с прикрытой тряпкой щекой скользнул мимо, пирату он показался знакомым. Поодаль монотонно ругались, потом раздались звуки драки, всхлип и шум неловкого падения.

Почти трезвый Баррет прошел два десятка шагов, пока не наткнулся на лежащее ничком тело. Оно оказалось исколотым ножами и еще теплым. Судя по одежде, убитого успели обыскать и дочиста обобрали. Англичанин на всякий случай вытащил свой нож, но улица оставалась пустой, убийцы, должно быть, уже исчезли, унося скудную добычу.

— Проклятые мародеры.

Повинуясь наитию, он повернул обратно, диск полной луны освещал крыши, булыжник мостовой, стены, крыльцо черного хода таверны. Фигура в жемчужно-сером платье замерла, отбрасывая призрачную тонкую тень.

— Это ты, Пэм?

Певица не ответила.

— Брось прикидываться, я знаю, что это ты. Не стой тут в темноте, ночные переулки — гиблое место.

— А мне все равно.

— Глупости…

Баррет чуть было не брякнул про обобранный труп в конце переулка, но вовремя прикусил язык.

— Я больше не стану сегодня петь, — равнодушно отозвалась Саммер. — Надоело смертельно. Ты когда-нибудь задумывался про ад, а, Питер? — неожиданно спросила она.

Капитан от такого вопроса опешил, потом помолчал, собираясь с мыслями, — после скандала с торговцем в висках звенели остатки неизрасходованной ненависти.

— Я видел ад, — нехотя отозвался он. — Когда мы в прошлом году схватились с одним «испанцем», и нас выбили с чужой палубы обратно на люггер, а потом загнали на корму, и каждый третий из команды валялся мордой в корабельные доски среди собственной крови и выпущенных кишок — это был ад. Самое настоящее пекло, Пэм, но только из тех, которые бывают по эту сторону могилы.

Памела Саммер ничего не ответила, ее правильное лицо с крупными глазами не изменилось и не дрогнуло, может быть, зрачки девушки и расширились от испуга или интереса, но разве такое заметишь в темноте?