Камень. Бронза. Железо

А в 1980 году разведка продолжалась и после водного фиаско. Близ посёлка Бенцы нашли несколько десятков стоянок каменного века на озёрах и протоках между ними. Обследовали Двину близ устья Велесы. Вода от проливных дождей поднялась так, что по реке плыли стога сена. В один из дней мне пришлось пройти маршрут трижды (!), поскольку, пройдя его в первый раз, я не смог спуститься с коренного берега к “Пеликану”. Пойма превратилась в огромное, до двух километров шириной, непроходимое болото, усеянное озерками (по-местному, “двинками”). Пришлось возвращаться в начало маршрута верхним уровнем и идти к лодке по кромке бечевника, по пояс в траве и в воде.

Наши дежурные по кухне перед отправкой маршрутов спрашивали меня: “К какому времени обед делать — к десяти или к одиннадцати (ночи, разумеется — В.В.)?” Но настроение оставалось боевым, научные результаты получались прекрасные, только вот обсыхать и отсыпаться по-настоящему, честно говоря, не успевали. Усталость накапливалась катастрофически.

Среди открытий огромное, в несколько гектаров, селище у деревни Заречье, недалеко от посёлка Старая Торопа. Керамика в подъёмном материале с него — от раннего железного века до позднего средневековья. Рядом большой курганный могильник.

Эта неординарная разведка заканчивалась в верховьях Торопы. Требовалось обязательно закрыть маршрутами Андреапольский район, чтоб зимой составить по этим материалам районный Свод памятников археологии. Справились с этой задачей, что называется, “с третьим звонком”, в день возвращения. Курганы и селища на озере Орехово (Воскресенское), ранненеолитическая стоянка и древнерусские селища на озере Лобно, будто сошедшем с картины Николая Рериха, — это лишь часть наших успехов.

Ритм взяли чёткий, но оставался отрезок Торопы общей протяжённостью километров восемьдесят (в сумме по двум берегам). Решили закрыть его за день четырьмя маршрутами. Удалось, хотя и с приключениями. Мой отряд, в частности, попал маршрутом на два разных листа карты разных лет съёмки, не стыкующихся друг с другом. Мы утром прикинули, что в зазор могло попасть не больше трёх километров. Но на наше несчастье Торопа именно здесь течёт в широтном направлении, то есть поперёк листов. Так что набралось 10-11 непредвиденных вёрст. Да своих, считанных, было под 20. Деревни значились лишь на карте, кроме двух, Ахромово и Шатино, расположенных в начале и в конце бесконечного маршрута. Близ них мы, кстати, и нашли оба памятника, которые нам встретились в тот день.

Судя по карте, нам предстояло форсировать по пути приток Торопы речку Бродню. Что она собой представляет, мы, конечно, не знали и настраивались на переправу самым серьёзным образом. Дело в том, что даже ручьи, не обозначенные на карте, превратились тем летом в настоящие реки, и их приходилось преодолевать по пояс в воде. Какова же тогда “сама” Бродня?!

За весь день мы встретили только одного человека, но встреча оказалась по-своему поразительной. Пожилой мужчина косил траву на дальнем лугу. Мы поздоровались, перекурили. Он сдержанно поинтересовался, куда это мы бредём по этим глухим местам без удочек и ружей. Я так и не научился объяснять в нескольких фразах случайным встречным, что такое археология. Но здесь реакция была удивительной: “А-а, ясно! После войны, году в 49-ом, была тут у нас в Ахромове одна женщина проездом на подводе. Обходительная и на лицо пригожая. Траншею смотрела на Чесноковой горе”. Я вспомнил строки из отчёта Я.В. Станкевич о городище близ деревни

Ахромово: “Здесь была проведена зачистка обреза окопа времени Великой Отечественной войны...”. Всё точно. Прошло больше тридцати лет, а память о Ядвиге Вацлавовне жива в тех местах, где она совершила свой научный подвиг.

Речку Бродню мы сначала и не заметили, а когда заметили, было поздно: ухнули с головой. С подвохом она оказалась: узкая, канавообразная и очень глубокая. К машине подошли в сумерках. Нас напоили чаем и, давясь от смеха, рассказали о поединке Палыча с паяльной лампой. Пока он кипятил воду, что-то там разгерметизировалось и “ударил фонтан огня”, как поётся в любимой Палычем песне из фильма “Последний дюйм”. Наш любимец залёг, а когда фейерверк отпылал, пнул бывшую лампу ногой и объявил приговор вологодскому изделию: “Плели бы лучше там свои кружева. Не хрен в технику лезть!”. И развёл костерок. Чаю мы всё же испили.

На следующий день, 25 июля, мы воссоединились с экспедицией Кольцова. Как всегда, включили магнитофон с записями Высоцкого. Ритуал это ежедневный и никогда не надоедающий. А тут магнитофон отказал, не работает. Мудрили-мудрили, но ничего не получилось. По приезде домой узнали: 25 июля умер Владимир Семёнович Высоцкий.

Со следующего года начались масштабные охранные раскопки в Торжке и на городище Орлов Городок в Молоковском районе. Разведок стало немного поменьше, но зато мы прихватывали то апрель, то октябрь. Не укладывались в тёплое время.