Камень, или Terra Pacifica

– Вам точно любопытно?

– Точно любопытно.

– Ну, тогда послушайте.

Они уселись на тёплые камни лицом к лицу. Леночка, глубоко вдохнув и быстро выдохнув, начала ровно дышать. Из её уст потёк рассказ.

ИВАНОВ РАССКАЗ В ПЕРЕСКАЗЕ ЛЕНОЧКИ

Оказывается, у Ивана было ещё два брата, и оба старшие. А отец рано овдовел. Так что Иван своей матери не помнит обычной памятью, маленьким он тогда был, но часто видит её во сне собственным воображением, и там они беседуют. А отец и старшие братья забыли её совсем, хотя память их, наверняка, запечатлела её настоящий, реальный образ. Они ведь видели её, разговаривали с ней во вполне сознательном возрасте. Но потом привыкли к другой женщине, зовут её матерью. А Иван зовёт мачеху по имени-отчеству. Вот она его и не любит, хотя догадывается о его тайне воображения и сновидений. Несильно побаивается. Поэтому, при всяком удобном случае она старается его унизить. Отец замечает её пакости, но не перечит им. Любит её. Или тоже побаивается. Но только не унижает. Наверное, и этого тоже побаивается. Такая семья у Ивана. Была, конечно. Нынче-то братья переженились и поделили отцовскую квартиру. Отец-то умер. А мачеха с ними живёт. Ну, Ивану, конечно, места в доме не оказалось. Выгнали его. Вот он и снял у одной бабки маленькую комнатку в пригороде. Пеккола или Перкюля, я забыла название того посёлочка, в общем, на Вороньей горе. Бабуля очень древняя, о ней ещё лет десять назад в газетах писали: «перешагнувшая во второе столетие». Да. Но весьма да весьма интеллигентная, хоть до революции в Москве жила. Она в своё время организовала тайное общество последователей идеям Николая Фёдорова. Знаете, «Философия общего дела»? «Жить надо со всеми, нужно и для всех, в том числе, с умершими, жить надо и для умерших». Но общество оказалось чисто женским, продержалось недолго. А там, в избушке на Вороньей горе поведала она Ивану разные истории, кои слышала на заседаниях общества. Но что производилось действенного на их собраниях, никто не знает, и старушка о том умалчивает. Наверное, нет охоты у неё рассказывать о неудачных делах. Записок о том она не вела. Ничего письменного от неё не осталось. Гадать не станем, а вот некоторые простые повести Ивановой старушки я тоже запомнила с большой точностью, но уже из уст Ивана самого. Но послушайте, что поведала бабка Ивану.

РАССКАЗ БАБКИ, КОТОРЫЙ СЛЫШАЛ ИВАН, И КОТОРЫЙ ПЕРЕСКАЗАЛА ЛЕНОЧКА СО СЛОВ ИВАНА

Правда, идеи, изложенные в дальнейшем повествовании, принадлежат не бабке, а совсем другим людям. Она по случаю вынуждена была подслушать их давно, в далёкие юные годы, пребывая в компании странных гостей своей матери. А сами те люди, конечно же, сокрыты от нас. Есть лишь догадки о том, что они состояли в тайном женском обществе «Воскрешение», возникшем под влиянием Николая Федорова, автора знаменитой «Философии Общего Дела». Даже неизвестно, кто придумал название рассказа: «МАРИЯ ИЗ МАГДАЛЫ». Может – бабка, а, может – Леночка. А мы впервые записываем то, что до нас передавалось только изустно, всего лишь четырежды. То есть почти из первых уст.

Итак, в городе Магдале, что недалеко от берега моря Галилейского, мира Палестинского, жила обыкновенная женщина. Допустимо сказать, что вообще половина людей этого места, женская половина, вся состояла из таких же подобных ей обитательниц, возможно, и отличающихся между собой, но лишь возрастом и другими несущественными приметами. Она была женщиной города, того, что уже давно и безнадёжно запущен. Там нет чистоты улиц, нет и чистоты нравов. Слишком наглядная беспризорность процветала. А ведь город стоял вблизи озера-моря, образованного Иорданом – рекой Святого Крещения. Здесь Иордан останавливал свои воды в ожидании дальнейшего пути. Накапливал, наверное, само это ожидание как нечто ему необходимое. Отсюда, из второго истока он снова устремлялся не в очень-то долгий путь, всего лишь для того чтобы затем обильно испаряться над Мёртвым морем. Но что ожидал Иордан, пребывая в плену моря Галилейского? И зачем он там накапливал таинственное ожидание? На что разменивал накопленное, испаряясь в небесах?

Мария (ту женщину, звали не иначе, а Марией) частенько сидела на берегу, поглядывала на поверхность вод. Озеро бывало то гладким, всё равно, что зеркальце, спрятанное в складках её одежды, по которой прохожие немедля угадывали основную её профессию; а то взбудораженным, напоминая окрестные горы, где густые заросли маквиса окутывали острые камни. Глядя на воду, Мария вряд ли держала в голове некие думы об Иордане. Впрочем, никто из иных особ, схожих с ней, имеющих и не имеющих профессии, тоже ничего такого не вынашивали в головах, лёгких от дум. Но воды запруженного Иордана проникновенно что-то шептали в её пока ещё запечатанные уши, поведывали ей о предопределении оказаться той неповторимой особой, которая подобно им, неподвижным водам, дожидается своего обетованного дела.