Камень, храни

Идти решил вдоль дороги — не приближаясь к ней, но и не отходя далеко. Целый день шёл по низкорослому лесу, питаясь собранными ягодами — кое-где попадались брусника, порой встречались кустики черники. Ночью, как ни старался уберечься, простудился. Нож хотя бы, не говоря уж о топоре — нарубил бы веток, чтобы не спать на голом камне. А так смог всего лишь наклонить пару деревцев, росших рядом, и прижать их тяжестью своего тела к земле. Утром надрывный кашель разрывал горло, лоб пылал жаром, а руки и ноги — наоборот, казались ледяными.

Второй день прошёл в каком-то тумане. Иванов вышел на дорогу, потому что боялся потерять направление, но и бредя по ней, порой терял уверенность, что движется в нужную сторону. Казалось, что возвращается, и вот-вот, за следующим поворотом, покажется Рогатый камень, прииск, Евсеич с берданкой сверкнёт очками, радостно смеясь, и выстрелит в упор. Зелёный луч прожжёт дырку во лбу, вспыхнут волосы, займётся голова, чёрный дым поднимется к небу, растворяясь в белесой вышине. А огонь будет перемещаться ниже и ниже, превращая в пепел всё тело, чтобы от Иванова не осталось ничего. А Коломийцев глухо скажет: «Они все умерли. Остались только мы». И снимет маску с лица, и окажется, что он — друг Гоша…

Ночью выпал снег. И стало легче — Иванов это понял, когда пытался сильнее сжать зубы, потому что от их стука боль в голове усиливалась. Сгорбившись, сжимая кулаки, он старался целиком уместить руки в рукавах бушлата. Поджав под себя ноги, сидящий Иванов время от времени забывался тяжёлым сном, просыпался, вставал и разминал ноги, потом садился в ту же позу. Хотя и не выспался, немного отдохнуть сумел.

К полудню третьего дня доплёлся до ворот вахты, на которых крупными буквами значилось: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Иванов сел на заснеженную землю, чёрный на белом, и стал терпеливо ждать, когда на него обратят внимание.

Свободе пришёл конец.

29/06/2010.