— Точно. И считай, что я лично прошу тебя помочь Нарышкину — так уж ситуация сложилась.
— Да понимаю я все.
— Молодец, сынок! Пойдем, надо остальным ценные указания раздать…
— Дедушка, сколько мы еще будем сидеть в этих проклятых апартаментах? — Джузеппе Медичи остановился напротив стола, за которым работал с бумагами король Италии. — Я уже с ума начинаю сходить от тоски!
— Сколько требуется, столько и просидим, — бросил Умберто.
— Хочешь, я с Алексеем сам встречусь? Мне кажется, что я сумею с ним нормально поговорить…
— Ты чего несешь? — Король вскочил, а бумаги сдуло со стола воздушным смерчем. — Этот Алексей не будет с тобой разговаривать! Он тебя просто убьет! А потом придет за нами!
— Дедушка…
— Молчать! Будем ждать сведений от проклятого Сфорца! А ты из апартаментов не смей даже носа высунуть! Теперь пошел вон! Мне работать надо…
Глава 9
Выполненный в бежевых тонах салон Gulfstream G250, рассчитанный на восемь пассажиров, был не особо роскошен, но достаточно вместителен, и наша команда из пяти человек разместилась с приемлемым комфортом. Пилот, ожидавший баронессу фон Мольтке, не возражал, особенно после того как Нарышкин ему «сунул в зубы» пятьдесят тысяч марок. Естественно, по возвращении в Ниццу эти деньги пилоту никто оставлять не собирался — Кузьмин клятвенно заверил генерала, что командир воздушного судна останется в полной иллюзии, что перевозил в Берлин и обратно баронессу фон Мольтке с ее подружками.
Помимо Кузьмина, Нарышкина и меня, успевших перед визитом в порт переодеться в повседневное, в команде у нас числились два дипкурьера: Петров, в обязанности которого входил
Командиром группы с легкой руки моего отца был назначен Ванюша; Алексей Петрович, владеющий текущей оперативной обстановкой, числился как бы его заместителем; а вот мой статус был совершенно неопределенным — с одной стороны, рядовой боец, с другой же — родитель еще на яхте при всех наделил меня самыми широкими полномочиями, вплоть до отмены операции и уничтожения найденного предателя на месте, если того невозможно будет вывезти с территории Германской империи.
Когда Gulfstream начал разбег по полосе, я удобней устроился в кресле и раскрыл на столе тоненькую папочку с краткими выписками из личных дел восьми офицеров нашей резидентуры в Берлине. Расположившийся в кресле напротив Кузьмин поправил кепку, одернул полы плаща и с сомнением протянул:
— Думаешь, получится?
— Не знаю, — пожал плечами я. — Но попробовать стоит…
Итак, первая выписка… Установочные данные, как и текст, побоку, все внимание на фотографии мужчины средних лет…
И тут же первая накладка — подсознание упорно подсовывает облик контролера из Сен-Тропе!
Что ж, это весьма и весьма кстати, особенно на фоне недавнего выговора царственного деда по этому поводу…
Не знаю, какие конкретно физические ощущения испытывал контролер в этот момент, но лично я не хотел бы сесть на кол, хоть и
— Нашел, царевич? — выпрямился в кресле напротив Кузьмин, смотревший на меня прищуренными глазами. — Так быстро?
— Ложная тревога, — покривился я. — Решил нашего контролера из Сен-Тропе слегка мотивировать на скорейшую капитуляцию, но, похоже, перестарался.
— Кончил его? — подался вперед Ванюша, а в его эмоциях стало преобладать разочарование.
— Не кончил, но дефлорировал… Если можно так выразиться, — хмыкнул я и пояснил: — На воображаемый кол его посадил. Теперь и не знаю, что в физическом плане с ним будет. Как бы не пришлось за бедолагой группу эвакуации посылать — вдруг он теперь самостоятельно передвигаться не сможет?
Кузьмин, и не подумавший поддержать мое веселье, откашлялся:
— Слышь, царевич, даже и не знаю, что тебе на это сказать: с одной стороны, я тебя прекрасно понимаю, сам бы этого гада с удовольствием загасил; а вот с другой — он нам
Я поднял руки в защитном жесте:
— Виноват, ваше благородие! Молодой, исправлюсь…
Опять фотография… Попытка
И только я приступил к анализу вполне обычной с виду чувственной сферы, как меня постигло первое разочарование — я вдруг понял, что банально не знаю, что конкретно искать!