– При чем здесь Нарышкин? – отец развернулся ко мне всем телом и нахмурился. – Мне Пафнутьев доложился, а ему Удовиченко. Ты себе еще одну любовницу решил завести? Леси с Викой мало? На свежатинку потянуло?
– Ты все неправильно понял!
– Так объясни! И про Нарышкина в том числе.
Когда я закончил, родитель тяжело вздохнул:
– Детский сад, ясельная группа! Я понимаю, что тебе на собственную репутацию наплевать, а о репутации нашего рода и в особенности этой девчушки ты подумал?
– Так она же типа дружит с Демидовой и Хачатурян, как ее со мной-то свяжут?
– Ты ее на руках таскал? В общаге женской она с тобой во время того инцидента была? В одной компании состоит? А после твоего демонстративного сожительства сразу с двумя девушками и утечки из училища подробностей твоего общения с Еленой у
Думал родитель довольно продолжительное время, пока не вскинулся, хитро заулыбавшись:
– Лешка, а ты знал, что Панцулаи являются дальним родственниками Пожарских?
– Теперь знаю, – кивнул с улыбкой я.
– Нет, сынок, не знаешь, – хмыкнул он. – И когда пойдут соответствующие разговорчики, будешь все отрицать, как и Панцулаи с Пожарскими. Надеюсь, я был услышан?
– Спасибо, отец!
– А теперь представь, в какие затраты обойдется Романовым эта операция прикрытия твоей глупой, сентиментальной выходки? И я говорю не про денежные затраты, а только про человеко-часы, которые можно было потратить на что-то действительно полезное. Представил масштабы?
– Смутно, но догадываюсь, что масштабы действительно серьезные.
– Более чем, Алексей. Так что в следующий раз думай и прикидывай последствия, а не руководствуйся сиюминутными желаниями…
– Ознакамливайся, – родитель кинул на стол передо мной папку.
Открыв ее, я слегка обалдел: сверху лежали распечатки фотографий одних и тех же лиц, но с разными прическами, цветом волос, с бородой и без. Единственного, кого узнал среди них, – это покойного Тагильцева.
– А вот и мои спасители… – прошептал я, заметив на двух из этих распечаток подписи «Владимир Смирнов» и «Василий Корякин».
Отдельно «залюбовался» аналогичной распечаткой с совершенно незапоминающейся рожей батюшки Олега Бирюкова, изображенной тоже со всеми вариантами изменения внешности, и сам не заметил, как начал вспоминать те ощущения из училища: двух ослепивших меня светлячков, светящиеся образы колдунов в женском общежитии, свою на них отчаянную атаку…
Из состояния
– Алексей, успокойся!
Подняв глаза, я увидел перекошенное, бледное лицо родителя.
– Успокойся! – Он раздраженно отбросил в сторону кусок выломанной столешницы и повернулся на звук открывшейся двери. – Все нормально! Просто Алексей Александрович изволит гневаться!
Испуганный дворцовый закивал, извинился и закрыл дверь, а отец посмотрел на меня:
– Что, сынок, херовые воспоминания?
Я кивнул:
– Они. Извини, не хотел.
– Проехали… – родитель подошел к «чучелу Земли», откинул вверх северное полушарие, достал бутылку с этикеткой «Коньяк» и сделал большой глоток прямо из горла. – Злоупотребишь? – протянул он мне бутылку.
– С Лизой еще домой ехать… – отказался я.
– Точно. – И указал мне на папку. – Изучай, нам с тобой еще круглых по сукну гонять.
– Хорошо.
Успокоившись, принялся изучать «скорбные» дела батюшек. Картина вырисовывалась следующая: все они были из семей, так или иначе связанных с церковью на протяжении долгих столетий, получили прекрасное образование, закончив, помимо семинарии, разные гражданские ВУЗы, один только Бирюков учился в Московской академии полиции и успел отработать опером «на земле» целых пять лет. Я бы на месте покойного Тагильцева, закончившего, кстати, философский факультет моего университета, тоже Олежу с таким-то специфическим опытом в помощники по темным делишкам определил.
– Отец, а как так получилось, что Бирюков при таких-то природных данных спокойно отучился на полицейского, а потом проработал оным целых пять лет?
– А ты подумай, сынок, – заулыбался он.
– Специально за опытом засунули?
– И за связями. Поддержкой обеспечили, все возникающие вопросы порешали, лишь бы их протеже навыки на службе отточил.
– Ясно.