Камень. Книга 8

— Слишком долго… — ухмыльнулся Кузьмин. — Я бы на твоем месте, царевич, прямо в этом очень искреннем виде сие творение у нас в газетах тиснул — публика, в том числе и испанская, будет в полной ажитации!

— Молчи, гаденыш! — вскочил Прохор. — Ты чему ребенка неразумного учишь? Знаешь ведь, у него мозгов хватит твое предложение всерьез воспринять! А ты, — воспитатель резко повернулся ко мне, — выкинь эти мысли из головы! Думать забудь! Нашелся мне тут народный мститель! Робин Гуд смоленского разлива! Русский богатырь, мля, Алеша Попович! А теперь брысь отдыхать, неизвестно, что нас в Ницце и Монако ожидает! И знай, о твоей… подрывной деятельности я сейчас же доложу твоему отцу! — воспитатель повернулся к Ванюше. — И о твоей тоже…

— Ой, боюсь-боюсь… — лениво отмахнулся тот и подмигнул мне.

А уже когда мы заходили на посадку в аэропорту Ниццы, хмурый Прохор, наплевав на все эти требования безопасности и ремни, переместился со своего дивана в соседнее со мной кресло.

— Лешка, я уже вообще отказываюсь что-либо понимать, — он тискал в руках спутниковый телефон Михеева. — Короче, мне Саша только что перезвонил и просил тебе передать, что они завтра отредактированный текст твоего вызова Филиппа на дуэль пришлют и на русском, и на испанском, а ты его передашь подружке своей, Ане Шереметьевой.

Я не удержался и самым натуральным образом заржал:

— Прохор, да я же в большей степени пошутил! Просто вылил эмоции на бумагу! Мы ж с понятием, что правящие роды неприкосновенны! Хотя…

— Пошутил? — зашипел на меня воспитатель. — Пошутил, значит? А нам все это теперь разгребать! — он шумно выдохнул. — Короче, князь Шереметьев заряжен по полной и, со слов твоего отца, аж слюной брызжет и ногами сучит от открывающихся перспектив публикации на своих ресурсах подробностей очередного… пердимонокля неугомонного великого князя Алексея Александровича.

— А напрямую Шереметьеву нельзя было текст передать, а меня, как это водится, просто поставить в известность? — После этих моих слов Прохор слегка замялся. — Ясно, царственная бабуля опять сводничеством занимается, а ейный супруг и сын не могут ни в чем жене и матери отказать. Ладно, уважим любимую бабушку, нам несложно. Да и Ане приятно будет такую бомбу на правах эксклюзива заполучить. — Я задумался на секунду. — Прохор, как думаешь, Филиппок вызов примет?

— Он сначала оху… обалдеет от такой наглости, потом рассмеется и пошлет обнаглевшего тебя нахер, — буркнул воспитатель. — И будет по всем понятиям прав, как мне Саша сказал. Еще Саша сказал, что Филиппа на словах сначала поддержит вся мировая аристократия, а вот потом… Короче, возможны варианты и неожиданности, особенно на фоне того, что именно нам испанцы на Ибице по приказу из Лондона и Берлина устроили — сам понимаешь, никому из правящих родов мира не хочется, чтобы их дети и внуки попали в подобную ситуацию.

Я кивнул и хмыкнул:

— Что Ване за идею публикации вызова светит?

— Государь через Сашу передал проклятому колдуну очередную благодарность, — покривился воспитатель.

— Прохор, — я еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. — Ванюша столько лет от хваленой Тайной канцелярии бегал, умудряясь одновременно финансовые аферы с размахом крутить! И мыслит этот «проклятый колдун» совсем не линейно. Пора бы тебе принять очевидный факт, что к мнению этого хитросделанного типа необходимо прислушиваться.

— Как это ни прискорбно, но, похоже, придется, — тяжело вздохнул воспитатель…

***

А поутру они проснулись…

Вернее, кое-как очухались, привели себя в порядок и побежали на первый этаж встречать важных гостей: князя Гримальди с сыном и внучками, Стефанию, Джузеппе, генерала Нарышкина и всю нашу дружную компанию. Пока мы с Марией, Варварой и Колей с Сашей, опять ночевавшими в нашем номере, здоровались с гостями, валькирии готовили на всех кофе, а Прохор по просьбе князя Альбера нашел пульт и включил огромную плазменную панель, которая все время нашего пребывания так и провисела без дела.