Камень. Книга 8

Сама Кристина в нашей компании появлялась редко — они с Сашкой Петровым уединились на носу яхты и, судя по задумчивому виду обоих, занимались совместным написанием морских пейзажей, делая перерывы только на отлучки в бар и на покупаться. Каково же было наше удивление, когда Смоленский Рембрандт после некоторых колебаний и под одобряющим взглядом младшей Гримальди вручил принцам и принцессам альбомные листы с их портретами, начертанными простым карандашом, чем вызвал понятную ажитацию среди счастливчиков. Особенно довольны были Стефания, Ева и Мария с Варварой — девушки не стеснялись выражать свой восторг, молодые же люди были более сдержаны, а судя по тому, как они аккуратно держали листы, пряча их от порывов легкого ветерка, судьба этих портретов должна была сложиться как нельзя лучше.

— Александр уже третий день рисованием себя развлекает, — пояснила Кристина, видимо, опасаясь ложного впечатления, что для ее молодого человека написать портрет, даже карандашом, ничего не стоит. — Сегодня он вносил последние штрихи и отдельно рисовал только вчера присоединившегося к нам Георга.

— Алекс, благодарю, — кивнул британец, — у тебя действительно огромный талант! Только почему я на портрете не вижу твоей подписи?

— И мы, — «возмутились» остальные.

— Это же так, просто наброски, — засмущался Петров.

— Мы настаиваем!

— Хорошо-хорошо…

В конце концов, с портретами разобрались и до возвращения на берег отдали их на хранение обратно Александру, в его специальную папку, после чего Петров попал в «цепкие лапы» Демидовой, Хачатурян, Шереметьевой, Долгорукой и Юсуповой. «Выяснение отношений», впрочем, долго не продлилось и обошлось без эксцессов — Шурка просто похлопал рукой по вышеупомянутой «заветной» папке и сообщил девушкам, что, пока он не завершит работу над набросками их портретов, те их не увидят.

Наблюдая за поведением моего друга, я не мог не отметить изменений в его поведении — как ни крути, а Шурка волей-неволей набирался светского лоска и привыкал «вращаться» в кругах высшей аристократии, в том числе и европейской, становясь там своим. При всем при этом приобретенный лоск и некоторая уверенность в себе, которых ему так не хватало в начале «карьеры», не входили в конфликт с его природной простотой и некоторой наивностью, которые легко списывались окружающими на репутацию творческой личности и даже добавляли Петрову некоторого шарма в общении с молодыми и не очень аристо. Оценил я и тактичность друга — он единственный, кто не только не пытался выяснить результаты моих раздумий по поводу сделки с Гримальди, но и как-то повлиять на мое решение — вчерашний разговор с его отцом можно было в расчет не брать, беседа состоялась явно по инициативе последнего. Именно на тактичность друга я и списывал возникшую между нами в последнюю пару дней легкую неловкость, ну, и еще на его желание побольше пообщаться с семьей и исполнение мной обязанностей по развлечению импортных принцев и принцесс…

К поведению девушек из нашей компании у меня тоже не было никаких претензий — по «признанию» и немцев, и арабов, и британца с итальянцем, они давно не отдыхали в окружении столь красивых и умных аристократок, способных не только поддержать разговор, но и поучаствовать в любом начинании, коим должны были стать покатушки на мотах после ужина с последующим продолжением вечера в ночном клубе. Понятно, что принцы насчет «начинаний» лукавили, но наши красавицы действительно сумели создать в компании особый микроклимат, насыщенный ни к чему не обязывающим флиртом, юмором, отсутствием напряга и легкостью, свойственной тем, кто действительно наслаждается каждым моментом отдыха и не мешает развлекаться другим.

Если отмечать частности, Аня Шереметьева до нашего прибытия обратно в Монако успела проинтервьюировать всех «заинтересованных» лиц, особое внимание ей пришлось уделить по восточному многоречивым братьям-арабам, которые, вне всяких сомнений, к ней неровно дышали, и я даже догадывался почему и как мужчина был с ними полностью солидарен. Фриц Гогенцоллерн не отходил от Елены Панцулаи, Дюша Долгорукий развлекал Марию и изредка Варвару, которая успевала общаться буквально со всеми, в том числе и с остальной молодежью из малого света, валькириями и даже с проводившими время на носу яхты Шуркой Петровым и Кристиной Гримальди. Остальные держались как-то вместе и успешно развлекали друг друга. Образцово-показательным поведением, к моему немалому удивлению, отличилась и Женя Демидова, старавшаяся держаться ко мне как можно ближе — никакого выпячивания собственной точки зрения и привычных едких комментариев в сторону Долгорукой и Юсуповой мы не услышали! Более того, звала теперь их Евгения не иначе как Наташенька и Ингочка, а Шереметьеву величала Анечкой. Ведь может наша Уральская принцесса, когда захочет!