Камень на камень

— Бедный король, — сказала она, увидев меня. — Неужели и вправду ему ничегошеньки не снилось?

Я не понял, в насмешку это она или просто так, потому что больше нечего было сказать. Можно бы и обидеться, но я пропустил ее слова мимо ушей.

— У меня для вас кое-что есть, панна Малгожата, — сказал я, решив не упустить случая и дать ей чулки.

— Что? — заинтересовалась она.

— А зайдите ко мне в комнату.

Она зашла, вроде немного разволновавшись от любопытства. Я вытащил чулки из письменного стола, они у меня еще в цветную бумагу были завернуты.

— Это что же такое?

— Чулки. Нейлоновые.

Она развернула бумагу.

— Ой, какие красивые. Спасибо. Сколько я вам должна?

— Нисколько. Это вам в подарок.

Она смутилась.

— Ну что вы, пан Шимек. Я так не могу. Скажите сколько. Я серьезно. Нет, нет. Тогда я не возьму.

И не взяла.

Так меня это разозлило, что после работы я пошел к Каське-продавщице и ей дал чулки. Хотя уж кому-кому, а ей не нужно было ничего давать. Стоило прийти, и она уже знала зачем. Потому что, бывало, если некуда пойти, идешь к ней. Иной раз неведомо куда бы пошел, лишь бы от всего этого подальше, вот и шел к ней. Или если тебя так допекут, что никуда идти неохота, а к ней еще хочется. Или если нету ни сил, ни желанья идти к другой, идешь к ней. С другими невесть сколько настоишься, налюбезничаешься, напровожаешься, наобещаешь с три короба, а то и уйдешь ни с чем. А к ней забежишь за пачкой сигарет или за спичками, наклонишься над прилавком и шепнешь:

— Задержись сегодня в магазине, Кася.

У ней сердце сразу и подскочит от радости.

— Забирай свои сигареты, свои спички. И не плати. Небось опять тебя какая-нибудь из твоих потаскух бросила. Тоже мне принцессы — в конторе служат. Будто не знают, для чего у них. А для того, для чего у других. Все одно когда-нибудь черви сожрут. И не мыло, не измылится. Чего, глупые, боятся? Что им ксендз грех не отпустит? А зачем все рассказывать? Об чем не сказано, того вроде и не было. Я б на твоем месте, Шимек, какую попроще нашла. Не обязательно, чтобы больно умная, главное, чтоб за тебя в огонь и в воду. Ты сам умный, при тебе всякая будет дурочкой. Какая польза от образованной? Ей даже по роже не съездишь, сейчас подымет визг. Такие визжат как резаные. Я раз в кино видела. Даже и не очень сильно он ей приложил. А визжала — я уши заткнула. И чего ты, как нанятая, визжишь? Ложись, раз мужик хочет, и не прикидывайся, что тебе не хочется. А если изменять тебе начнет — что тогда сделаешь, привяжешь? Восемь часов не отрывая задницы просидеть — конечно, засвербит кое-где. А это похуже, чем если в голову ударит. Когда в голову, самое большее глупостей наговоришь. А плоть взбунтуется, не остановишь. Ой, стареешь ты, Шимек. Господи боже мой. Хотя для меня нет лучше кавалера и не будет. Скажи мне, которая это, пусть только придет в магазин, я ей, заразе, ничего не продам. Катись отсюда, шлюха! В город за покупками езжай! Экая важность — при бумажках она. Пряничков ей захотелось. Фигу ты у меня купишь!

На Каську, хоть вроде и простая продавщица, можно было положиться, как на каменную гору. И пускай она иногда казалась глупой, как валенок, ума у ней было побольше, чем у сотни умных. Ну и ляжки, задница — на двоих можно бы разделить и ни одной не обидеть. И кое-как не любила. Говорила всегда:

— Погоди, дай разденусь. Не мять же платье. — И раздевалась, словно в первую брачную ночь. — Сперва погладь меня, люблю, когда по мне мурашки бегают. И не спеши, магазин я все одно не открою. Полдня был открыт, десять раз могли чего надо купить. Спешит, спешит, а потом горюет, что уже все. А снова придешь через месяц или два, а то и совсем не придешь. Говорят, растолстела я. Ой ли? Брехня. Что? Растолстела, скажи? — Но иногда что-то на нее нападало, и она ни с того ни с сего спрашивала: — Как ты думаешь, Шимек, есть загробная жизнь?

— Ой, Каська, Каська. Продавщица — и в такие байки веришь. Да, а если б и была — такая же была бы, как здесь.

— Умница ты, Шимек. И хорош сегодня. Хе-хе-хе! Ох, ты, ты… О господи-и-и!

— У меня кое-что для тебя есть, Кася, — сказал я. — Закрой магазин.

— Сдурел? — взвилась она как ужаленная. — Сейчас самое время! Гляди, сколько мне еще хлеба надо продать. Почти две полки. Зачерствеет до завтра, и что тогда?

— Не будет другого — и черствый купят. Закрывай.