Камень на шее. Мой золотой Иерусалим

— Ну нет, — отказалась Лидия, — Ни в коем случае. Я где-нибудь что-нибудь урву. Хотя, по правде говоря, я действительно пришла к тебе с просьбой, и раз уж ты сама предложила… ну, в общем, что ты скажешь, если я перееду к тебе? Я могла бы сидеть с ребенком, когда тебе будет нужно, и все такое. Разумеется, я готова платить за квартиру, только, скорей всего, символически, понимаешь? А я могу тебе очень пригодиться, как ты считаешь? Могу все покупать, носить твою сумку. Если, конечно, это не создаст для тебя никаких осложнений. Но ведь тут у тебя никто не живет, правда?

Она явно намекала на таинственного отца моего будущего ребенка. Я покачала головой, отрицая наличие каких-либо жильцов. Чем больше я вдумывалась в предложенный план, тем более заманчивым он мне казался. Места в квартире было много, и меня уже начала слегка тревожить мысль о том, как я одна буду вызывать себе санитарную машину. Хотя больше всего в пользу этого плана говорило то, что Лидия сама его предложила, сама была в нем заинтересована, а мне ни о чем просить не пришлось. Чтобы расставить все точки над «i» и занять еще более выигрышную для моего самолюбия позицию, я настояла на том, что она не будет платить за квартиру, объяснив, что ничего не плачу сама, ведь квартира досталась мне от родителей, и, следовательно, никакой платы не требуется. Я и помыслить не могла, что буду брать с нее какие-то деньги, хотя счета за электричество мы договорились оплачивать пополам. Лидия испустила вздох облегчения и, как мне показалось, была в восторге, что все так устроилось.

— У тебя тут так шикарно, да и ты тоже шикарная, а я, знаешь, очень ценю шик.

— Держу пари, — сказал я, — ты сбежишь, как только появится ребенок. Сама понимаешь, в детях шика мало.

— Глупости, — ответила она. — Конечно, обычные дети немногого стоят, что они такое? Символ брака! А вот незаконные сейчас — последний крик моды!

Мы отпраздновали наше соглашение остатками очень кислого вина и яичницей с беконом, а потом Лидия стала обзванивать всех своих знакомых, извещая их о новом местожительстве, и это предопределило обсуждение вопроса о счетах за телефон. Потом она спросила, где телевизор, и я объяснила, что телевизора нет и что я ни под каким видом в доме его не потерплю — у меня слишком много работы. Лидия этого не одобрила и попросила в долг ночную рубашку, так как захотела спать. Я нашла рубашку, мы постелили ей постель и еще долго обсуждали Джо Харта, которого Лидия видела неделю назад. Когда в конце концов мы устали болтать, я тоже легла и заснула, чувствуя себя гораздо более счастливой, чем в последние месяцы. На душе у меня полегчало; гнетущее одиночество и недостаток дружеского участия, донимавшие меня с некоторых пор, развеялись. Лидия мне нравилась — она была интеллигентная, самостоятельная, интересная и пришла по собственному почину — сама хочет жить со мной. Через неделю Лидия взяла напрокат телевизор, и я распорядилась, чтобы он стоял у нее в спальне, но пристрастилась смотреть передачи, сидя рядом с ней на кровати. Лидия, между тем, начала писать очередной роман и, что бы ни показывали, громко стучала на машинке. Пришлось убедить ее перенести телевизор в гостиную. Тогда она повадилась приходить в гостиную и печатать там, потому что, как она уверяла, работающий телевизор помогает ей сосредоточиться.