Камень-обманка

«Резолюция митинга граждан Кислянской волости Челябинского уезда

24 августа 1919 года.

Мы, граждане и гражданки Кислянской волости, собравшись на митинг двадцать четвертого августа в количестве двухсот человек и заслушав доклад по текущему моменту представителей 30-й стрелковой дивизии тт. Зайцева и Алабушева, ясно поняли, что власть Колчака, власть богачей и кулачества, в защиту которых год тому назад по приказанию маленькой кучки богатеев и кулачества были расстреляны пять ни в чем неповинных товарищей и осталось двадцать сирот детей, является властью палачей трудящихся. Поэтому шлем проклятие всей буржуазной кровожадной своре, а также их лакеям и предателям трудящихся — меньшевикам и эсерам, которые до сего времени идут совместно с помещиками и генералами, за царство капитала.

Да здравствует Советская власть!

Да здравствует братский и крепкий союз мозолистой руки рабочего и сгорбленной спины крестьянина!

Да здравствует всемирная диктатура пролетариата над всемирной буржуазией!

Да здравствует всемирная революция!

Председатель  М о к и н».

Рядом с резолюцией воинов-мусульман Челябинского гарнизона, в которой участники митинга посылали «горячий привет революционным комиссарам в лице Ленина за их братское протягивание рук», значилась копия документа из Зауралья. Там было сказано:

«Мы, крестьяне Елошанской волости Курганского уезда, шлем горячий привет доблестной Красной Армии и желаем ей добить Колчака, которого проклинаем. Советскую власть, защищающую интересы трудового народа, от всей души приветствуем».

Взгляд Колчака постоянно цеплялся за незначительные, второстепенные фразы, вроде «союза руки и спины», «протягивания рук» и прочего. Адмирал вдруг понял, что не хочет думать о пытках и расстрелах, грабежах и насилии, обо всем, что называлось «колчаковщиной». Но должен был думать, если не хотел потом, когда наступят допросы  о б  э т о м, оказаться в положении школяра, не выучившего урок.

Он сидел у мутного окна и, скрипя зубами, придерживая пальцем дергающееся веко, страница за страницей одолевал машинопись. Его выводила из равновесия прямая речь, зафиксированная в стенограммах, все эти «значит», «ихние», «оснимывали», он снова ловил себя на том, что смертельно боится сути этих страшных и, без всякого сомнения, подлинных документов.

В первой же стенограмме — это была запись беседы с Александрой Павловной Гочековой (урожденной Лобукиной), лысьвенской работницей — он нашел свое имя.

Гочекова рассказывала:

«Это было в городе Перми, когда приехал туда Колчак с Гайдой, главнокомандующим своим. То они избивали женщин, расстреливали, издевалися, раздевали их донага, пользовались ихним телом…»

«Они» в стенограмме, разумеется, — солдатня, офицеры, контрразведчики — все те, кого эта чернь называла «колчаковцы».

Адмирал читал дальше: