Камень-обманка

«После этого через две недели меня начали бить. Это было в феврале — двадцать шестого февраля… Двадцать шестого марта мне был вынесен приговор: пытку сделать, расстрелять… Приходят в камеру, заявляют мне так: «Идемте на луну смотреть». В два часа ночи прогудел колокол, и камерная дверь моя вскрылась. Заходит поручик, заявляет, что «коммунистка Лобукина («Гочекова» пишите лучше, сейчас моя фамилия), иди смотреть на луну». Я покоряюсь воле ихней, оставляю моего малолетнего сына на нарах тюремных. И вот, значит, меня повели в числе шестнадцати на речку Ягушиху (местность такая возле Перми есть), где у нас там всегда обыкновенно расстреливали, издевались над коммунистами. Когда выстроили нас в шеренгу, заставили нас раздеться. Некоторые покорились воле ихней. Но я из принципа не покорилась воле ихней, белой банды. И когда меня узнал один из ихних, из белобандитов, он сжалился надо мной, взял меня оттуда… Колчак испортил мой язык, я стала заговариваться очень много и ослепла. И осталась больная. У меня положение плачевное. Сколько много перенесла…»

На следующей странице свидетель, не пожелавший назвать свою фамилию («а вдруг  о н и  вернутся, а у меня ртов вон сколько, мал мала меньше») сообщал:

«Офицеры подходили к вагонам, открывая двери, приказывали выходить по одному. Пленные выходили один за другим, и поджидавшие белогвардейцы их начали сразу принимать в штыки. Всех, кто ни выходил, с какой-то жадностью били, кололи. И так продолжалось до тех пор, пока не были уничтожены все пленные. И так погибли, значит, около 300 матросов, здоровых, молодых красавцев таких, боевых ребят, около 100 китайцев…

Убитые таскались по земле — по голой земле. Уже мерзлая была земля. Не было приказу не только хоронить, но и подходить. А белогвардейцы оснимывали с убитых вещи, одёжу и оружие. Трупы, значит, лежали замерзшие, прямо, как глыбы, с отвисшими руками, исковерканные, все избитые такие…»

Затем свидетельствовал Елисей Филиппович Дегтярев, рабочий Половинских копей:

«Они, значит, привели к шахте людей, которая уже была отработана шахта, пустая… И тут людям приказывали скакать самим. Я сам своими глазами видел. Которые, значит, сразу и скакали, а некоторый усомнится и не скачет, так с помощью приклада отправляли туда. Две партии свалили в одну шахту…

Да, погибали! Как не погибали! Да, страшно! Как не страшно!»

Колчак читал показания Леонида Шайдова, рабочего из Лысьвы, и снова им овладевал безотчетный страх, дрожала отвисшая челюсть.