Камень погибели

Тележки, в которых они ехали, со стороны седока были закрыты занавесками – чтобы прохожие не пялились. Вся жизнь китайская проходит на глазах у соплеменников, поэтому они, с одной стороны, стараются укрыться от окружающих, с другой – ведут себя по-младенчески бесстыдно. Так, прямо у всех на глазах какой-то кули подошел к стене и справил малую нужду, при этом с любопытством оглядываясь по сторонам.

По переулкам, где земля была утоптана, тележки шли довольно ровно, но, выезжая на проспект, начинали стучать и подпрыгивать на камнях, которыми кое-где были выложены большие улицы.

На улицах этих происходило подлинное вавилонское столпотворение. Текла мимо толпа пешеходов, в массе своей одетых очень бедно, потому что богатые люди не затрудняли себя пешей ходьбой – разве что в праздники, когда слезть с повозки манили разнообразные развлечения. Толпа пекинская состояла почти исключительно из мужчин, потому что женщины в Китае считаются разновидностью домашних животных и просто так на улицу не высовываются.

Заметно было, что революция повлияла даже на быт пекинцев. Кое-кто был коротко стрижен, а некоторые до сих пор по старой моде еще носили косы. Хотя погода на улице стояла по-весеннему холодная, пекинцы прогуливались с веерами. Впрочем, веер в Китае носят не столько для прохлады, сколько как украшение, предмет церемониала и даже способ маскировки. Не хочешь быть узнанным кем-то – прикройся веером и иди мимо, как ни в чем не бывало.

Некоторые пекинцы брились и стриглись прямо на улице у бродячих цирюльников, которые при необходимости выступают и как врачи: могут, например, пустить больному дурную кровь.

Ревнивое соперничество вездесущим рикшам составляли всадники на мулах и ослах, украшенных бубенчиками, а также носильщики, несущие паланкин с богатым купцом или чиновником.

Торговцы кричали и стучали в дощечки, заманивая покупателей в стоявшие по обеим сторонам улицы лавки и харчевни. Продавцы уличной еды надрывались, выкрикивая ужасными голосами названия закусок и устрашающе вопя «Тр-р-р-р-р-р!» – все только для того, чтобы клиент хотя бы бросил взгляд на их тележки, выставленные вдоль дороги. Из харчевен время от времени высовывались хозяева и выплескивали грязную воду прямо под ноги прохожим. Если кому-то помои попадали в лицо, пострадавший окидывал обидчика презрительным и гордым взглядом и шел дальше как ни в чем не бывало. Впрочем, иногда случались и скандалы, но до драк обычно не доходило.

Герои наши реагировали на происходящее по-разному. Загорский глядел на окружающую жизнь с интересом и чуть ли не умилением, Ганцзалин – безразлично, карлик – с нескрываемым презрением.

Путь до Юнхэгуна занял минут пятнадцать. Загорский расплатился с рикшами и вместе со своими спутниками вошел на территорию монастыря. Проходя по императорской дороге, усаженной серебристыми абрикосами, Ганцзалин не преминул подхватить пару упавших еще осенью плодов, понюхать и объявить, что они воняют, чем вызвал небывалый гнев карлика. Загорский призвал помощника к цивилизованности и уважению чужих святынь, Ганцзалин в ответ только рожу скорчил.

Вероятно, в монастыре был какой-то впередсмотрящий, вроде юнги на корабельной мачте, потому что уже у ворот Чжаотаймэ́нь[21] их встречал кхэ́нпо-лама или, проще говоря, настоятель, одетый в официальное красно-желтое одеяние. Лама был человек невысокий, бритый наголо, с короткими квадратными бровками и слегка лукавым выражением лица.

– Приветствую вас, почтенные старцы, – сказал настоятель с легким поклоном.

При этих словах Ганцзалина перекосило: это кто тут старец? Загорский едва удержался от смеха, наблюдая за праведным гневом своего помощника, который, похоже, был готов наброситься на ламу с кулаками.

Загорский учтиво поклонился настоятелю, а Ганцзалину шепнул.

– Ты же помнишь долгожителей при Цинах?

Разумеется, Ганцзалин помнил. Даже во времена последней китайской династии люди, достигшие семидесяти лет, уже считались долгожителями. Каждому такому старцу выдавался особый посох, как знак его долгожительских заслуг перед империей. Загорскому с Ганцзалином до семидесяти было еще далеко, но оба уже перевалили за шестьдесят.

– Смирись, друг: отныне ты – не гроза барышень, а почтенный старец, – заметил Нестор Васильевич своему верному помощнику.

– Карлик поднимается по лестнице – шаг от шага выше, – пробурчал Ганцзалин, припомнив известную пекинскую недоговорку[22].

Кхэнпо-лама провел их в зал для приемов, предложил чаю и сладостей.

– Вы прекрасно говорите по-китайски, – заметил он Загорскому.

– Вы тоже, – отвечал тот, приведя ламу в некоторое замешательство.

Сначала, как и положено ритуалом, поговорили они о разных разностях, в частности, о старых и новых переводах на китайский тибетского канона Ганджу́р. Наконец Загорский решил перейти к делу.

– Почтенный лама, разумеется, знает, зачем я здесь, и ему известны мои полномочия, – торжественно объявил он.