Камень судьбы

Его меч высек искры, столкнувшись с топором ярла свеев. Сталь ударила в сталь, а потом снова и снова, будто это был не бой, а забава двух подгулявших кузнецов, хвалящихся крепостью своих изделий.

Казалось, никто из сражавшихся не может взять верх, но опытный глаз бывалого воина заметил бы, что меч Улвиса уже дважды ударил в золоченый панцирь Гудмунда и только мастерство ромейских оружейников, выковавших чудесный доспех, спасло жизнь ярла. Понял это и сам Гудмунд. Он заревел, точно раненый медведь, и, с бешеной скоростью закрутив топором, ринулся в решающую атаку. Улвис не стал уклоняться. Когда окровавленный полумесяц топора взлетел над его головой, вождь находников просто присел и в длинном выпаде всадил свой клинок в щель между нагрудником и панцирной юбкой Гудмунда, пронзив печень ярла. Свей страшно закричал, выкатив глаза, прикусил язык и упал на мокрые от крови доски палубы.

– Перкун с нами! – воскликнули кмети, ударив мечами в щиты.

Хирдманы опустили бородатые головы. Битва была проиграна. Им осталось только умереть с честью, как подобает викингам.

– Теперь смотри внимательно, – прошептал старик мальчику. – Когда люди Улвиса убьют всех воинов Гудмунда, они начнут перегружать добычу на свои корабли. Самому Улвису нужен только смарагд. За ним послан он старцами-кобами, чтобы возродить черную славу Руяна-острова. И если камень здесь…

Слова старика потонули в шуме возобновившейся битвы. Нет, уже не битвы – побоища. Хирдманы теперь искали того, чем так славился Улвис, – быстрой погибели. Они сдирали с себя доспехи и, обнаженные, бросались на врага, встречая смерть с мечами в руках.

– Ваш Один будет доволен! – хохотали кмети, добивая раненых.

Мальчик засмотрелся на эту кровавую жатву и едва не пропустил момент, когда Улвис, вместе с десятком воинов разгребавший груду мешков на палубе драккара, торжествующе вскинул руку.

– Вот оно, Око Перкуна, дарующее власть над силой! Теперь это – мое!

– Я вижу смарагд! – завизжал мальчик, и крик его чаечьим граем понесся над ночным морем.

Старик охнул, вытянул из холщовой торбы тростниковую свирель. Тонкий, протяжный, призывный свист всполошил ночных птиц в кронах сосен. Но его услышали не только птицы. Таящиеся в зарослях рогоза воины племени карелов, славящиеся своей свирепостью на три круга земель, тоже услышали условный сигнал – и спустили на воду берестяные лодки-ваакари. Шаман-нойд, что служил хозяйке гор Маннутар в святилище на далеком Дань-озере, повинуясь приказам духов предков, привел сюда, к балтийским берегам, полторы сотни лучших бойцов своего племени. Предки сказали, что мощь колодца, дарящего силу, иссякает и только Запорный камень, Сердце Лоухи, сможет вернуть волшебное могущество.

Беззвучно погрузив березовые весла в темную воду, карелы быстро погнали ваакари к полыхавшим драккарам и облепившим их снеккам. Воины Улвиса не ожидали нападения, увлеченные перегрузкой и дележом сокровищ ярла Гудмунда. Когда из тьмы в них полетели отравленные стрелы с игольчатыми наконечниками, снабженными шипами, чтобы труднее было выдернуть из раны, никто поначалу ничего не понял. По сигналу рица кмети оставили тюки с добычей и взялись за оружие, но было уже поздно – карелы на легких ваакари кружили вокруг сцепленных кораблей, убивая одного врага за другим и оставаясь невидимыми для людей Улвиса. Все кончилось еще до рассвета. Сам риц, носивший прозвище Быстрая Погибель, получил стрелу в шею и умер, так и не узнав, кто его убил. Когда последний кметь перестал шевелиться, карелы поднялись на суда, вырезали у убитых сердца и принесли их в жертву хозяину подземной силы Калме. Забрав из мертвой руки Улвиса камень, они прорубили днища драккаров и снекк и уплыли в ночь, не взяв ни единой золотой монеты.

Утро смыло с небес ночную темень, разбудило поползней, и они громкой перекличкой приветствовали зарю нового дня. Чистые воды моря отразили рождение солнца, заиграв под его лучами живым золотом.

На берегу меж камней старый шаман похоронил мальчика. Маленькое сердце не выдержало испытания и разорвалось, едва душа вернулась в тело. Но это было не важно. Племя обрело камень, а значит, оно будет жить, и мощь его заставит покориться все окрестные народы там, на далекой родине, в стране скальных крепостей и тысячи тысяч озер.

Знакомый голос смарагда прозвучал в сознании Глеба:

«Старик еще не знает, что, вернувшись домой, воины, добывшие камень, принесут с собой и черную смерть, дыхание злобной Лоухи. Болезнь опустошит поселения вокруг Дань-озера на много дней пути. Его племя умрет, как умирали сотни и тысячи других племен и народов, а ОН на долгие века упокоится в могиле шамана-нойда у самого берега Дань-озера…»

«А как ты попал в Москву, к Ксенфу?»

«У НЕГО нет возможности изложить тебе это».

«Почему?»

«ОН не может долго говорить словами, ОН не смертный. Ищи подсказку в тех символах, что дарит тебе мир иллюзий. Тот, где ты великий воин, бьющийся со злом».

«В «Пришествии тьмы»?» – догадался Глеб.

«Да».

«Постой! Ты не сказал, кто наследник Ксенфа! Кому тебя отдать?! Не молчи! Слышишь – не молчи!»