Камень власти

– Вези меня в Москву. Знаю очень важные сведениях. Твое положение низкое, чтобы говорить на эту важную тему.

– Моего положения в достатке, чтобы тебе завтра отрубили голову. Положим, повезу тебя в Москву, а там ты скажешь, что пошутил. Тогда голову будут рубить мне.

– Я подданный крымского хана, Джамиль Карган. Газы Гирей собрал громадное войско и этим летом нападет на Русь. Как только трава поднимется, чтобы наши лошади не голодали, так и зайдут с юга.

– Сколько таких как ты к нам заслали?

– Еще двоих. Собираемся в Алексине 30 июня.

– Кто они такие?

– Вези в Москву.

Глава пятая

Вернулись в Москву все вместе. Пленника доставили в острог, и Матвей помчался в Приказ. После доклада дьяк принял решение, что будет лично вести допросы задержанного. Через три дня вызвал к себе Матвея.

– Когда Дарье рожать? – спросил, не глядя в глаза.

– По всему в декабре положено.

– Бери ее и вези в Чернопенье. Похоже в Москве скоро станет жарко.

– Как же служба, чай у нас не частная лавочка?

– Оставь перевод того письма шведа Амадея Лунгрена. Начальным доложу будто послал тебя искать камень с отпечатком куриной лапы. Ты уж не подведи, загляни в Углич.

– Неужели затевается большая бойня?

– Не задавай вопросов, делай, что говорю!

– При таком раскладе нам бы с Дарьей вашу жену, ее матушку, с собой взять. Пускай там поживут. Батюшка будет рад и нам тут спокойнее.

– Все имеет свойство повторяться. Помнится, подобное уже случалось. Вечером загляну к вам домой и сообщу. Ты сегодня подбери купеческий обоз хотя бы до Ярославля. Купцов много передвигается в ту сторону. Охрану дать не могу. Сразу сообразят о какой куриной лапе идет речь.

Приезд младшего боярина с женой и тещей всполошил Чернопенье. Забегали люди, захлопали двери, закудахтали куры. Еремея внесли в гостевую на стульчике. Барбара распорядилась накрывать на стол. Жизнь закипела.

– Кабы не ноги, бегал бы от радости, хвост задрав. А так сижу как истукан из языческих времен. Вы уж простите старика.

– Будет, батюшка, в твои годы ты совсем молодец. Учил меня, что главное в жизни – голова, а головы у нас с тобой на плечах, да еще в полном порядке.

Выдумывать ничего не пришлось. Молодым отвели ту же светелку, в которой рос Матвей. А мать Дарьи, Прасковью Филипповну, поселили в комнате Александра. Тут же зашел разговор о нем, но Еремей и Барбара в один голос перенесли на «после, после».

Когда отец с сыном остались вдвоем, Еремей спросил про реальные причины их появления в Чернопенье. Матвей подробно рассказал о Джамиле Каргане, о полученных от него сведениях, об опасениях Румянцева в связи с решением дать основную битву возле стен Москвы.

– Степан Владимирович сказывал будто к отражению татарского нашествия в 1572 году ты приложил свои усилия, даже велел у тебя спросить о том.

Еремей поведал про крымский поход в команде семи своих молодцов. В повествовании отвел каждому свое место и помянул добрыми словами.

– Виноватым до сих пор себя ощущаю и не могу простить ту сложившуюся безысходность. Видать каждая победа имеет свою цену.

– Такова наша доля. Вон на Русь со всех сторон прут. Не дает им покоя наша сторонушка. Мы как бы между двумя мирами: Западом и Востоком, между молотом и наковальней. Но уверен, с Божьей помощью одолеем и тех, и других.

– По душе мне твой расклад. Не зря Людмила Матвеевна жизнь свою отдала. Дед Брюханов тоже свой камушек в тебя заложил.

– Что сталось с Александром? Показалось, будто вы с Барбарой осведомлены. Говорить о нем при всех не желаете.

– Упустил я Александра, когда тот еще в мальцах бегал. Барбара тоже помогла своей придумкой будто дед Александра польский дворянин. Все вместе сложилось в его бегство. Ладно бы из Чернопенья, так он из страны убег. Пошел искать свои дворянские корни. Не забыл при этом выгрести все маманины накопления.

– Получается, обокрал мать свою?

– Взял все до последней крупинки золота.

– Дошел до Польши ли? Может сгинул где, к ватаге какой прибился?

– Посыльный был у Барбары, записку принес на польском. Я то не знал, а то курьера наизнанку вывернул бы. Мне после о том Фотий сказал, потом Барбаре дознание учинил. Ей-то радостно, что сын жив, а что сотворить может, она о том не думает.

– Что в той записке значилось?

– Она не показала, а я не стал настаивать.

– Долго с тобой пребывать не смогу, дело мне поручил Румянцев, по-другому не вышло бы жену и тещу сопроводить. Еду в Углич, а домашних на тебя оставляю, не взыщи!

– Бог с тобой, Матвей, мне их житие тут в радость. О том даже не беспокойся. Когда назад тебя ждать?

– Все от Москвы зависит. Ты шли в Кострому на вымол за новостями людей. Поди уж скоро начнется.