Яшма, оникс, лунный камень. Джекоб проклинал свою человеческую кожу, когда, опустив глаза, переходил нескончаемую площадь двора. Ведь ни один из этих гоилов не знает, кому обязан своим спасением. По счастью, каждый из них был занят своим делом – кто заложников охранял, кто за ранеными присматривал, – так что он благополучно добрался до карет, и его ни разу не окликнули и не остановили.
Король все еще совещался с офицерами, алебастровые гоилы пока не вернулись. Принцесса подошла к супругу и долго его о чем-то уговаривала, пока тот не внял увещеваниям и раздраженно не повел ее куда-то. Уилл проводил короля глазами, но за ним не последовал.
Рука Уилла сама схватилась за саблю, едва Джекоб показался из-за карет.
Оттолкнув двух гоилов, брат кинулся к нему. Раны, похоже, ему уже почти не мешали.
Уилл дернулся от неожиданности, когда дверь за его спиной захлопнулась, и на миг лицо его приобрело то же изумленное выражение, что и в детстве, когда Джекоб вот так же его подлавливал где-нибудь за деревом в парке. Однако ничто в его взгляде не говорило о том, что Уилл его узнал. Это был чужак, хоть и с лицом брата. Но золотой мяч тем не менее поймал. У рук своя память.
Джекоб поднял мяч и сел на одну из коек. С золотого шарика на него глянуло его собственное, до неузнаваемости искаженное лицо – почти как в отцовском зеркале. Он не смог бы сказать, что именно заставило его подумать о Кларе – быть может, больничный запах, неистребимо въевшийся в эти стены, совсем не такой и все-таки такой же, как в другом мире, – но на миг, лишь на кратчайший миг он поймал себя на мысли, что золотой мяч можно ведь просто-напросто где-нибудь забыть. Или спрятать на дно сундука в трактире у Хануты.
Она появилась в дверях внезапно, словно в ответ на его мысли.
– Смотри-ка, – сказала она, разглядывая золотой мяч в руках у Джекоба. – Давным-давно, когда тебя и твоего брата еще на свете не было, знавала я одну девушку, которая с этим мячом игралась. Она этим мячиком не только жениха словила, но и свою старшую сестру и потом десять лет ее не выпускала.
Фея подошла к Джекобу и требовательно протянула руку.
Не сразу, но он все-таки отдал ей мяч.
– До чего же жалко, – вымолвила она, поднося мяч к губам. – С нефритовой кожей твой брат гораздо красивей. – С этими словами она подышала на блестящую поверхность мяча, пока золото не затуманилось.
– Ну что? – спросила она, перехватив его настороженный взгляд. – Ты поверил не той фее. Есть кое-что, о чем моя сестрица тебе не сказала. – И она подошла так близко, что он почувствовал у себя на лице ее дыхание. – Всякий человек, дерзнувший произнести мое имя, от этого умрет. Смерть будет долгой, как и подобает мести того, кто сам бессмертен. Тебе остается, быть может, от силы год, но уже очень скоро ты свою смерть почувствуешь. Показать ее тебе?
Она положила руку ему на грудь, и Джекоб ощутил пронзительную боль где-то над сердцем. На рубашке проступила кровь, а когда он ее распахнул, то увидел, что моль у него на груди ожила. Пытаясь ее согнать, Джекоб схватил моль за разбухшее брюшко, но лапки так глубоко впились в его тело, что ему показалось, он сейчас вырвет из груди собственное сердце.
– Говорят, люди зачастую чувствуют любовь почти как смерть, – сказала фея. – Это правда?
Она раздавила моль у него на груди, и там снова остался только розоватый отпечаток. Но сердце все еще колотилось как бешеное.
– Выпустишь брата, когда дымка на золоте исчезнет, – молвила Темная Фея, вкладывая ему мяч обратно в руку. – Тебя и тех, кто с тобой, у ворот ждет карета. Но не забудь, что я тебе сказала. Спрячь его от меня далеко-далеко, как можно дальше.
52. Долго и счастливо до конца дней своих
Высокая башня, опаленные стены. Свежие волчьи следы. Казалось, они уехали только вчера. Но когда Джекоб остановил лошадей под деревьями, позади от колес кареты по первому снегу тянулись две черные колеи.