Камень второй. Горящий обсидиан

Тело дрекавака обмякло; он растянулся на песке, неестественно придавив всем весом собственное крыло. Тогда Милиан поступил совсем как Коста с мороком… хотя, откуда мог он знать, как поступать с поверженными детьми тьмы?.. он вырвал из груди дрекавака еще трепещущее сердце и вдавил его ногой в песок. Так и только так заканчивают жизнь высшие темные, ибо, если оставить их с живым сердцем в груди, они найдут в себе силы подняться.

…Милиана согнул жестокий кашель. Он упал на колени, измученный, обессиленный… И, когда приступ закончился, Ворон удивлением обнаружил, что с губ его капает кровь. Свежая, не застоявшаяся, как у долго охотящегося марнадраккарца… не успела просто… застояться…

Пелена тумана была все еще слишком сильна, чтобы пропускать недобрые предчувствия, потому Милиан не придал большого значения тому, что произошло. Смахнув кровь с меча, он вернулся в пещеру, проведать Джармина. Там было тихо. Ни привычного сипящего дыхания, ни кашля. Казалось, мальчик спит, положив голову на наполовину разобранный рюкзак… Но он не спал… коснувшись его щеки, Милиан почувствовал мертвенный холод; а кожа Джармина в свете приближающегося утра отдавала синевой.

Он умер от удушья, как раз тогда, когда дрекавак обернулся к Милиану. А Милиан… даже ничего не почувствовал, так туман заволок его душу… и это было горше всего. Только сейчас, когда действие порошка понемногу начало отходить, Ворон стал осознавать, что произошло… Чужие жизни, чужие воспоминания прорастали корнями в его душу, теснили ее, поглощали. Он терял себя… и это было хуже смерти…

Скоро не осталось ни Милиана, ни Джармина ни кого-либо еще из тех, кто не так давно ступил на Дикую Ничейную Землю. Количество душ перешло в качество, как и было задумано Орденом… Появился новый человек…

Этот человек, безымянный, с внешностью Милиана Корвуса, встречал свой первый одинокий рассвет на берегу бухты Бенай. Кутаясь в черный плащ, отрешенно смотрел он то на ласковые волны, с шелестом накатывавшие на берег, то на поверженного дрекавака, вокруг которого пропитался черной кровью песок.

Берег накрыла быстрая тень, на мгновение закрыв солнце, и, привлеченный запахом крови, рядом с дрекаваком грузно опустился на песок желтый дракон. Но к падали он не притронулся: заметил человека. Некоторое время дракон и Безымянный смотрели друг на друга. И если первый поворачивал любопытную физиономию то одним выпученным глазом, то другим, пуская клубы черного, передержанного в глотке дыма, то второй взирал на опаснейшее из существ со вселенским отрешенным спокойствием. Горящий Обсидиан медленно пульсировал у него на груди, в такт спокойному ритму сердца.

…Дракон был стар. В пасти не хватало половины зубов, в гребне — золотистых пластинок; желтую чешую покрывали странные бурые наросты; на левом глазу выступало огромное бельмо. Да и дым выходил из горла без огня, с облаком черной копоти. Неудивительно, что этот дракон польстился на падаль. Судя по всему, дни его были давно сочтены, и поймать ничего живого он уже не мог.

Он должен был быть голоден. И невероятно рад долгожданной мертвечине. Но отчего-то есть он не спешил. Человечек с мерцающим красным глазом завораживал дряхлого дракона. Насмотревшись, тот отвел взгляд и принялся завтракать. От дрекавака даже костей не осталось; только жесткие перья ветер разогнал по всему пляжу. Закончив трапезу, дракон вновь кашлянул гарью и копотью и взмыл в небо. Безымянный человечек долго провожал его взглядом: полет дракона бы столь прямолинеен, словно он знал куда летит…