Камень заклятия

Лиза говорила и говорила, но я почти не слушал. Егорова — это мать Нюры. И Нюра этой ночью будет одна. Вечерами, лежа на сеновале, я думал о Ларисе, об Ольге, Нине и Нюре, как-то так получалось, что я был виноват перед всеми. Перед Ларисой — что не искал ее, смирился с ее потерей, перед Ольгой — не пытался наши отношения направить в другое русло, удовлетворялся ролью мужчины по вызову, перед Ниной — снизил свой социальный статус и стал неугоден ее отцу, игравшему роль лакмусовой бумажки в наших отношениях, перед Нюрой — что не смогу с ней остаться и оставлю ребенка без отца. И выходило, больше всего я был виноват перед Нюрой.

Как стемнело, я спустился с сеновала. Я должен был пойти к Нюре, во-первых, мне этого хотелось, во-вторых, если бы не пошел, Нюра могла бы подумать, что она мне совсем не нравится и я переспал с ней против своего желания, просто выполнил ее просьбу и теперь она мне не нужна, не интересует. Нет, я не мог обидеть ее…

В доме Нюры не светило ни одно окно. Я легонько постучал, в сенях раздались шаги.

— Кто?

— Нюра, это я, — отозвался охрипшим голосом, вот уж не думал, что буду волноваться, как мальчишка.

— Боже! Андрюша!

Нюра открыла дверь и обвила меня руками, пахнуло теплым женским телом.

— Я думала, ты больше не придешь. Радость ты моя!

Она увлекла меня в дом и там осыпала поцелуями:

— Я так хотела, чтоб ты пришел. Миленький ты мой! Радость ты моя! Я хочу на тебя посмотреть, я так соскучилась, — Нюра отошла от меня, включила свет и охнула: — Мамочка! Это из-за меня? Это те, что напали тогда на нас?

— Другие.

— Тебе больно?

Она стояла передо мной в ночной рубашке, такая домашняя и милая. Я протянул руки:

— Иди ко мне…

Потом мы лежали, отдыхая, и Нюра, целуя меня в плечо, говорила:

— Я думала, ты не придешь. Я знала, ты в деревне, ждала, что как-нибудь дашь знать о себе, назначишь свидание… А снова идти самой — это так стыдно…

— Ты плачешь?

— Это от радости. Я тебя так люблю! Миленький ты мой! — она вытерла слезы, спросила: — Может, есть хочешь? В тот раз я даже не угостила тебя.

— Я сыт тобой, — я приподнялся, оглядел ее нежно-белое тело, только ноги до колен коричневые от загара, словно она была в коротких чулках, и это страшно возбуждало, коричневели и руки. Я провел пальцем там, где загар граничил с белизной кожи.

— Давно не загорала, неудобно. Скажут — вот разлеглась, корова. Да вроде и вредно это.

Прощаясь, Нюра с горечью сказала:

— Мама приедет, где будем встречаться?

— У меня, я сплю на сеновале. Завтра меня не будет, уезжаем с Николаем с ночевкой на рыбалку, а послезавтра буду ждать тебя вечером здесь, у ограды, и вместе ко мне. Согласна?

— Зачем спрашиваешь? Я хоть на край света.

Николай специально отработал в воскресенье, чтобы поехать на рыбалку в понедельник, именно в понедельник. Он следил за уровнем воды в реке, прибывает-убывает, и в зависимости от этого ехал рыбачить в определенное место, в определенное время. На этот раз наш путь лежал к острову Еловый, что расположен в пяти километрах ниже речки Жердяйки, там была классная курья.

— Поставим сетешки, а сами на коренной берег, рябчиков постреляем. Ружье и манок я тебе дам.

На Еловый мы часто ездили рыбачить с отцом, вообще, сколько я помню, отец возвращался то с рыбалки, то с охоты. Однажды осенью он ушел белковать, и в тайге у него случился приступ аппендицита, конечно, терпел до последнего и начался перитонит. Несмотря на боль, отец все-таки дошел до села. Он умер, когда его везли в райцентр.

Мы поехали в Жердяевку, поравнялись с островом, и тут я почувствовал некоторое беспокойство, у меня зажгло ногу. Но с похоронами Сизова все должно было кончиться. Неужели сбываются слова, сказанные им на прощанье?

И тут я увидел на песчаной отмели острова утопленника и сразу понял, кто это — Кукарев. Полупанов был прав, камень не тонул, это он «вытащил» Кукарева на берег.

— Эх, как его раздуло, — Николай обошел покойника вокруг. — Странно, как он мог сюда попасть? Его должно было вынести на ту сторону реки. Помнишь, дядя Миша Поливанов утонул, его на том берегу нашли. Течение само туда несет, грести не надо. Странно. Не должно его здесь быть. Да, был человек и нет. Говоришь, весь город под себя подмял?.. Суета сует. В милицию надо сообщить.

— Уж больно ты законопослушный. Никуда сообщать не будем. Понаедут следователи, начнутся расспросы, обязательно в Красное заявятся. Вдруг Егоровы кому рассказали, как я их от бандитов спас. Вот тебе и зацепка. Не надо, чтоб его кто-нибудь увидел. Нам лучше, если его будут считать без вести пропавшим.

Николай охотно согласился с моими доводами и тут же принялся за дело, срубил ветвистое тальниковое дерево, и мы, пользуясь палками, перекатили на него Кукарева и оттащили в кусты. Я взял целлофановый пакет и, действуя им, как перчаткой, достал из кармана кукаревской куртки кожаный мешочек размером с яйцо, с такой же кожаной петлей. Держа мешочек в руке, я вывернул пакет, отнес в лодку и положил под сиденье.

— Что за херня? — поинтересовался Николай.