Камень, жнец и мандрагора (СИ)

Я дёрнулась рефлекторно и, кажется, засадила локтём жнецу под рёбра. Стоит уточнять, что от эротических грёз о неведомой Лауре он тут же очнулся?

— Клешни убрал, — прошипела с неожиданной даже для себя злостью.

— Халциона? — выдал Алессандро с таким безмерным удивлением, что захотелось уже совершенно сознательно врезать ему локтём.

А что приятного, когда тебя обнимают в постели, нежненько прихватывают за верхние выпуклости и шепчут на ушко имя другой женщины? И плевать, что умом понимаешь распрекрасно, что, кем бы ни была эта Лаура для Алессандро, она давным-давно умерла и воспоминания о ней единственное, что у него осталось.

Провинившуюся руку жнец убрал и отодвинулся, я же села, повернулась спиной к мужчине, отдёрнула край рубашки.

— Прости, — произнёс он после недолгого молчания.

Из глубин квартиры донеслись шорохи, приглушённые голоса.

— Помнится, ты уверял, что не любишь, когда тебя трогают и прикасаются без твоего разрешения. А тебе в голову не приходило, что мне тоже не нравится, когда меня… лапают вот так?

— Прости. Во время сна обычный контроль ослабевает и…

— И ты начинаешь вспоминать девиц, которых при жизни име… лапал?

Коридор наполнился звуком стремительных шагов, но иногда занимать дальнюю комнатушку есть благо для её обитателей.

— Какие ещё девицы?

— Ну, не знаю… — нарочито задумчиво протянула я. — Лора… Лара…

— Лаура, — сухо поправил Алессандро.

— Пусть будет Лаура.

Кажется, меня несёт.

Напролом.

И было бы из-за чего…

Голоса прозвучали громче и ближе. Мамуля не иначе как обходила с утренней инспекцией младших детей.

Продолжать намечающийся спор Алессандро явно не собирался. Полежал чуть, пока мама что-то требовательно выспрашивала у Кианы, и встал.

— Халциона! — нанизанные на тонкие шнурки деревянные бусины разлетелись в стороны, чудом не оторвавшись вовсе, и на пороге появилась мама. Как истинную горгулью, полуобнажённый мужчина её не смутил ни капли, да и наша общая диспозиция, от коей издалека веяло бурей в саду любви, не привлекла маминого внимания. Суровый взор обратился на меня. — Твоя младшая сестра утверждает, будто провела эту ночь не в компании этих своих… этих диссидентов, которые пьют, курят и дурно влияют на юные неокрепшие умы, а с тобой и твоим… — мама подозрительно покосилась на одевающегося Алессандро и выдавила-таки более вежливое обозначение: — С твоим женихом. Якобы вы гуляли вместе по городу.

Я обернулась к жнецу, стоявшему по другую сторону постели и молча застёгивающему рубашку. На меня он не смотрел, на мою маму тоже.

— Это правда, Халциона?

— Да, ма, правда.

С минуту родительница буравила меня испытующим взглядом, словно надеясь выискать хоть малейший признак лжи. Видимо, не нашла, потому как поджала губы и удалилась.

— Я отлучусь по делам на несколько часов, — ровным тоном сообщил Алессандро. — К вечеру вернусь точно. Будь готова.

— К чему?

— К финалу, — жнец обулся, взял куртку и ушёл вслед за мамой.

А я осталась.

И чувствовала себя на редкость глупо.

Ну вот какого демона я вспылила из-за другого имени? Произнёс его Алессандро во сне, обнимая при том меня, и что теперь?

Именно. Ничего. А я накинулась, как ревнивая истеричка.

Злясь уже скорее на себя, чем на жнеца, я быстренько оделась и ускользнула из временного жилья, пока мамуля не хватилась. Вышла из дома, огляделась, решая, как добраться до центра Скарро без персонального телепорта.

— Халциона! — долетел вдруг до меня мужской оклик.

Повернулась на голос и увидела идущего ко мне молодого горгула, высокого и темноволосого.

— Привет.

— Привет, — я всмотрелась в привлекательное лицо с зелёными глазами и красиво очерченными скулами и покачала головой. — Простите, а мы разве знакомы?

— Не то чтобы знакомы… виделись вчера на собрании.

— На собрании? — присмотрелась снова, повнимательнее, покопалась в памяти и наконец выудила смутный образ горгула из столовой. — Ты речь перед нашим приходом толкал… ой, то есть произносил.

— Да, это я, возмутитель общественного спокойствия, диссидент и сочинитель грязных памфлетов. Также известен как Вольный ветер, — спокойно перечислил свои достижения горгул и добавил: — Но это ночью, днём же меня знают как Кахалона из рода Пепельного гранита.

— Так мы земляки? — удивилась я.

— И не только. Я и есть тот самый сын.

— Чей сын?

— Твоя мать ничего тебе не сказала?

— О чём?

— Что у её подруги завалялся бесхозный сын, который четверть века уже разменял, а вступить в брачный союз с достойной молодой горгульей так и не удосужился.

— То есть ты тот, кого мне ма сватала? — не поверила я. — Но она же расписывала его… тебя как идеальный идеал… а ты…

— А я Вольный ветер, — беззаботно пожал плечами Кахалон. — Моя ма тоже тебя описала как… не скажу, что идеальный идеал, но с её слов выходило, что ты лучшая избранница для такого оболтуса великовозрастного, как я.

— В родовом городе мы, случаем, не встречались? — попробовала я повторно напрячь память

— Может, и встречались, когда были помоложе.

— Ну, раз ни ты, ни я этого не помним, значит, были совсем-совсем молоденькими. Наверняка и на крыло ещё не поднимались.