Каменная ночь

Правда заключалась в том, что местные Советы были перегружены работой. Чиновники не справлялись. Правила менялись беспрестанно. Конечно, появились новые резиновые печати и штампы, но вот с бумагой было туго. Ни о каком чае речи быть не могло, и круг бюрократических обязанностей ширился не по дням, а по часам, по мере того как новое правительство переводило под свой контроль городские службы, которыми прежде занимались тысячи частных компаний. Военный коммунизм, режим существования государства в годы Гражданской войны, обеспечил национализацию практически всех сфер жизни и экономики, включая похоронную индустрию. 7 декабря 1918 года большевики объявили об установлении советской монополии в этой области. Сам указ был, что характерно, сформулирован в оптимистичных, нормативных терминах. С момента его принятия ранг покойного больше не влиял на выбор места захоронения или формы проведения похорон[391]. Могильщики, ставшие теперь государственными служащими, должны были работать в соответствии с производственными нормами, что избавляло их от излишней эксплуатации. Теоретически ежедневная норма выработки на человека не должна была превышать двух могил стандартного размера или четырех “детских”[392]. Цена гробов должна быть зафиксирована, а гробовщики получали список спецификаций – одна модель в трех размерах[393]. Даже были приняты меры для начала массового производства венков из цветной бумаги[394].

Одна из проблем заключалась в том, что смертью и умиранием трудно управлять централизованно. Поэтому случались заторы, бюрократический недосмотр и оплошности; в Волоколамске во дворе могли скопиться горы гробов, в то время как в Москве их было невозможно достать. Взяточничество, как пришлось убедиться лично Юрию Готье, стало обыденной частью похоронных приготовлений. Коррупция, дефицит и неэффективность были неотъемлемыми элементами советской экономики, определявшими ее на следующие семь десятилетий. То, что происходило с 1918 по 1921 год, было исключением, результатом высокой смертности. К 1918 году в каждом крупном городе груды трупов в буквальном смысле высились перед воротами кладбищ. Инспекторы строчили неразборчивые, исполненные ужаса докладные записки и составляли анкеты: сколько тел и как долго ожидают у вас погребения? В каком состоянии находятся трупы? Ответственный работник должен был подписать анкету и сразу же отправить ее[395]. Когда у инспекторов выдавалось свободное время, они совершали обходы кладбищ. Написанные ими отчеты откровенно свидетельствовали о том, насколько были потрясены их составители. Эти люди, чьи представления о приличиях сформировались в менее суровые времена, не могли сдержать тревоги относительно нового общества.

Так, группа служащих Петроградского совета посетила кладбище на окраине города, где в 1905 году были похоронены жертвы Кровавого воскресенья. Приехав в третью неделю февраля 1920 года для осмотра, они обнаружили 241 незахороненный труп. “Некоторые из них были в гробах, и некоторые гробы были частично разбиты, обнажая покойников… Все тела уже охвачены разложением, как будто бы уже успели долгое время провести в больничных моргах”[396]. Согласно документам, некоторые из непогребенных тел, обнаруженных на кладбище в тот день, ожидали захоронения с 20 января! Другие тела были без всяких гробов штабелями сложены в сарае, который сам был в таком ужасном состоянии, что в него забредали бездомные собаки и глодали разлагающиеся конечности покойников.

По подсчетам инспекционной комиссии, для того чтобы справиться с уже существующей горой трупов, потребовалось бы по крайней мере двадцать пять могильщиков, и это без учета еще тридцати-сорока новых покойников, поступающих каждый день. Однако в день своего визита комиссия обнаружила, что на кладбище работают только семь человек, причем несколько уже продолжительное время не выходили на работу из-за болезни. Местные жители прекрасно знали, что происходит. Добрая их часть уже отвозила к воротам кладбища своих мертвых на саночках, потому что достать извозчика было трудно или вовсе невозможно. Люди препирались и торговались с могильщиками, умоляли, рыдали, а затем, когда отворялась дверь сарая, они в ужасе видели то, что за ней скрывалось. Рабочие с близлежащей фабрики не жаловались, но инспекция тем не менее отметила сообщения о “беспорядках” на самом кладбище[397].