Каменная ночь

Форсировать события Горбачева заставила ядерная катастрофа. Взрыв четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС в ночь на 26 апреля 1986 года стал частью европейской истории. Облако радиоактивных частиц, выброшенных в воздух в результате аварии, не могло остаться внутренним делом СССР. Облако начало дрейфовать над территорией Польши. Пчеловоды заметили, что пчелы, собиравшие мед, погибали от смертельных укусов сородичей по возвращении в ульи, однако в первые дни после катастрофы польское правительство не спешило выражать свой протест по поводу возможных последствий. Затем облако было замечено в небе над Швецией, и именно шведы первыми на международном уровне подняли вопрос о том, что именно произошло. В конце концов, облако отнесло на запад, и радиоактивный цезий и стронций выпали с осадками в нагорной части Уэльса и в Озерном краю в Северо-Западной Англии, а также отравили леса во французском департаменте Вогезы. Тем временем в самом Советском Союзе руководство Коммунистической партии в Москве было потрясено, осознав масштабы коррупции, дезинформированности, должностных злоупотреблений и бесхозяйственности в своих собственных рядах. Чернобыль стал последней катастрофой старого порядка, и его последствия вынудили страну пересмотреть все те принципы и ценности, на которых этот порядок зиждился.

Чернобыльская АЭС расположена приблизительно в ста километрах к северу от Киева. В течение многих лет жизнь вокруг атомной электростанции ничем не отличалась от жизни любого советского города. Люди, жившие поблизости от реактора, знали о возможных рисках и даже о нарушениях эксплуатации, но предпочитали заниматься рыбалкой. Вокруг раскинулись красивейшие леса, неподалеку было и озеро, а земля давала особенно хорошие урожаи. На самом деле люди подозревали, что небывалым урожаем на своих грядках они обязаны помимо всего прочего радиоактивному выбросу с АЭС[931]. Когда в тот роковой вечер на четвертом энергоблоке начался эксперимент, впоследствии приведший к пожару, большинство местных жителей собирались ехать на дачу и радостно паковали шляпы от солнца, бутылки, снедь и только что купленный дачный инвентарь. Наступили первые по-настоящему весенние выходные, когда внезапно ветер становится теплым и природа разом пробуждается к жизни. Оставаться в городе в такие дни практически невыносимо, и невозможно усидеть дома.

Дальнейшие события больше ни для кого не секрет. Серия экспериментов не была должным образом подготовлена, ситуация вышла из-под контроля, энергоблок охватило пламя, и сбой в работе АЭС в течение нескольких минут обернулся катастрофой, которую невозможно было локализовать. Работавшие в ту ночь сотрудники АЭС – большинства из них сегодня уже нет в живых – сделали все, что было в их силах, чтобы предотвратить взрыв реактора. В течение нескольких недель после аварии добровольцы и мобилизованные служащие милиции, армии и пожарной службы выходили на тяжелые и зачастую оказывавшиеся смертельными смены, пытаясь остудить и герметизировать тепловые стержни, очистить территорию от завалов и построить бетонный саркофаг вокруг разрушенного здания. Стены киевского музея Чернобыля украшены посмертными свидетельствами мужества ликвидаторов. Официальная же реакция на чернобыльскую трагедию, то есть реакция Коммунистической партии и местных министерств, была по большей части абсолютно позорной и возмутительной.

Мы никогда не сможем точно подсчитать, сколько жизней было загублено впустую из-за советской привычки к отрицанию и нежелания признавать факты. Да, население Чернобыля, Припяти и близлежащих деревень было эвакуировано в первые же выходные после трагедии, и власти не знали, что еще делать с этими людьми. Однако достоверная информация о произошедшей катастрофе так и не была обнародована. Возможно, даже в Москве не все были в курсе деталей произошедшего[932]. Представители власти, находившиеся на месте происшествия, а также должностные лица в Киеве старались не выдавать подробностей случившегося. На самом деле, если им удавалось избежать ответственности, их первой реакцией было сгрузить вещи в багажник машины и уехать от греха подальше. Вдова армейского офицера, которого в ту роковую субботу вызвали на работы по ликвидации прямо с семейного застолья и который затем работал на расчистке завалов в течение трех месяцев, рассказала мне, что в первый же рабочий день после трагедии ее внучка пошла в школу, как обычно. “Это была одна из элитных школ, – рассказывала мне она. – Мы туда попали, хотя мы не принадлежали к этим кругам, ну вы понимаете, что я хочу сказать. Так вот, она отправилась в школу после каникул, а в классе никого не осталось. Она была единственным ребенком. Партийные номенклатурщики свои детей увезли в те выходные. Мы не знали, что происходит, а они знали и сбежали при первой же возможности”[933].