Каменная ночь

Однако некоторые ветераны живут в такой нищете, что у них просто нет выбора. Важно не упустить те крохи и копейки, которые им может неохотно предложить скупое государство. Деньги – а речь, как бы уныло это ни звучало, идет о совсем крошечных суммах – остаются одним из тех ресурсов, которые поставлены на карту в соперничестве между различными “наследниками Сталина”. Другой ресурс, значение которого особенно важно в эпоху, когда история кажется такой непредсказуемой, – вопрос личного самооправдания. В отличие от молодого поколения, от новых русских, из стариков мало кто верит, что успех определяется материальным благополучием. Общество, сформировавшее их ценности, всегда куда выше ставило самопожертвование ради всеобщего блага, борьбу за счастье мирового пролетариата, Родину и Сталина. Важно было быть хорошим товарищем. Компенсации или, по крайней мере, право на минимальную пенсию символизирует их статус и права. Однако подобно героизму военного времени или высокой продуктивности на рабочем месте эти права определяются в терминах конкуренции.

Вот почему, описывая 1990-е, ветераны склонны говорить об утратах. Те, кто уцелел во время сталинских репрессий, как правило, настроены позитивнее, но это лишь оттого, что их прежняя позиция была такой слабой. Крах и дискредитация коммунизма помогли многим из тех, кто искал справедливости, подарив им, наконец, возможность найти документальные доказательства того, что случилось с ними или с их родными, а после указа президента Бориса Ельцина от 1991 года даже присудив право на особые компенсационные пенсии[987]. Бывшие кулаки были признаны жертвами репрессий наряду с бывшими “политическими” и членами их семей. Но эти пенсии и выплаты были крошечными, а признание, которое они собой воплощали, ощущалось как подачка, как шаг, на который государство пошло с большой неохотой. Разговаривая со мной в своем московском офисе, Валерия Оттовна начала плакать, объясняя мне суть самого недавнего подлого оскорбления: “Мы должны просить о реабилитации. Как будто бы мы когда-то сделали что-то неправильное. Мы должны написать, подать заявление – очередное заявление, знаете, такое, по форме, «настоящим прошу», но это они должны просить нас. Это они должны бы просить у нас прощения. А вместо этого мы вынуждены просить у них. Нам столько писем пришлось написать и всегда приходится умолять”.

Как разъяснила мне Валерия Оттовна, довольно значительное число людей отказались подавать подобные заявления с просьбой о реабилитации; среди них был и один из инициаторов создания “Мемориала”, историк и правозащитник из Петербурга Вениамин Иофе (1938–2002) и один из московских основателей “Мемориала” Лев Разгон. Они не считают себя преступниками. Ту цену, которую они платят и которая включает отказ от формальных прав на получение пенсии “жертвы”, уравновешивается пользой, которую они извлекают, поддерживая в себе живую ярость. Они требуют не примирения, а справедливости. Однако их принципы – роскошь, доступная немногим. “Они не станут ни о чем умолять, – резюмирует Валерия Оттовна, – но мы – старые люди, нам нужны пенсии. У нас нет выбора, не правда ли?”[988]

Когда дело касается денег, те, кто уцелел во времена сталинских политических чисток, имеют все основания рассчитывать на особое обращение. Валерия Оттовна напомнила мне, что лишь очень немногие из этих людей в свое время могли получить профессиональное образование. Им были закрыты доступ в университеты и институты и даже возможность обучения рабочим специальностям, и многие провели долгие годы в ссылке, с благодарностью берясь за любую работу. Их здоровье было подорвано, что делало невозможными некоторые виды физических работ. Сегодня части жертв политических репрессий требуются дорогие лекарства. Многие, в том числе бывшие кулаки, во время высылки лишились всего имущества, а тем, кому удалось спрятать какую-либо ценность – будь то часы, золотое кольцо или серебряная ложечка, – обычно приходилось расставаться с ними в обмен на самое простое пропитание. Юдифь Борисовна, единственная дочь большевистского бонзы, сегодня хранит в имеющейся в ее распоряжении комнате груду картошки на зиму, сваленной под окном и накрытой одеялом. Люди вроде нее подвергались унижениям большую часть жизни. Это новая рыночная система просто обрекает их на медленную гибель, не позволив хотя бы последние пару лет жизни провести без привычных тягот и невзгод.

Проблема заключается в том, что практически каждый человек старше пенсионного возраста пострадал после революции 1980–1990-х годов. Ветеранам и бывшим заключенным ничего не остается, кроме как встать в миллионную очередь таких же страждущих. Каждый пережил обесценивание пенсии, в больницах, куда им приходится обращаться со своими многочисленными недугами (которые, к слову, сопутствуют преклонному возрасту в любой стране), больше не осталось для них лекарств. Их всех тревожит уличное насилие, будущее внуков, никто из них не в состоянии позволить себе те похороны и тот участок на кладбище, которые им бы хотелось.