Каменное море

После этого, сняв с себя верхнее платье, засучив рукава, она с помощью Семена перенесла Кондрата с постели к перерезу и окунула его в горячую воду. Она долго, пока не выговорила всех своих заклинаний, произнесенных с расстановкой, держала хворого в этом теплом настое из целебных трав.

А произносила Одарка заклинания, сложенные, наверно, еще в глубокую седую старину, в дохристианской, языческой Руси:

Першим часом —
Добрим часом!
Коло нашого двора,
Каменна гора.
Каменные горы,
Терновые плоты:
Терновые плоты,
Глубокие реки,
Глубокие реки,
Железные ступы,
Железные ступы,
Смоляные волны!

Ой ти все зле, лихе на землі, на той горі вбийся, на тернових плотах поколися, в глибоких ріках втопися, в залізних ступах потовчися, в смоляних хвилях потопися!!! Щезни, пропади! Тут тобі не стояти, тут тобі не буяти! Жовтої кості не ламати; білого тіла не в'ялити, червоної крові не палити, синіх жилок не стягати!

Несколько минут Одарка, дрожа от волнения, молчала, а затем начала второе заклинание:

– Із твоїх рук, із твоїх ніг, із твоїх вух, із твоєї голови, із твоїх очей, із твоїх плечей! Із твоїх п'ят, із твоїх колін, із твоїх пальців, із твоїх локтів, – згинь, вийди! В них тобі не стояти, в них тобі не буяти, жовтої кості не ламати!..

А затем Одарка звонко запела:

– Я тебе в свій плуг запряжу,
Буду тобою скали рвати,
Гори вернути, дороги замітати,
До кінця світу тобою труждати.
Іди собі, лихая хворобо, на пущі і на пустоту!
На очерета, на болота!
Від народженого найменованого,
Молитовного і хрещеного Кондрата!
В ньому тобі не стояти,
В ньому тобі не буяти!..

Она замолкла, а затем начала с новой силой четвертої заклинание.

– Бо я тебе цим плугом виорю,
Ножем виріжу, лопатою вигорну,
Мітлою виміту, в огні випалю!
Чи ти з вітру, чи ти з води,
Чи ти з грому, чи ти з роси,
Чи ти з місяця, чи ти з сонця,
Чи ти з зірки, чи ти з людського ока.
Чи ти конячий, чи ти волячий,
Чи ти овечий, чи ти свинячий,
Чи ти гусячий, чи ти курячий,
Чи ти качиний, котячий, чи собачий,
Чи ти чоловічий, чи ти жіночий,
Чи ти парубочий, чи ти дівочий…
Щезни, згинь, пропади!..
Бо тут тобі не стояти,
Бо тут тобі не буяти!..[72]

Одарка выбилась из сил. Она упала навзничь около дымящегося перереза, где сидел, потрясенный ее шаманством Кондрат. Семен Чухрай с помощью Иванки помог ему выбраться из этой ванны, положили его на постель. Кондрата укрыли одеялами и тулупами. Одарка очнулась, поднялась и трижды поклонилась в сторону больного.

– А теперь пусть он спит да встает здоровым, – сказала она в заключение.

После такого врачевания Кондрат очнулся только на другой день, когда солнечные лучи давно уже золотили окошко. Он чувствовал удивительную легкость во всем теле и, поднявшись с ложа, нечесаный, неумытый, в спальных портах, босиком вышел на крыльцо домика.

Щурясь от высоко плывущего над головой солнца, он без костылей, осторожно сошел со ступенек крыльца и присел на нагретой лучами завалинке. Первый раз после десяти лет болезни он вдруг почувствовал себя здоровым человеком.

XXIII. Шпага и честь

Заточенный в Тираспольскую крепость, Владимир Федосеевич Раевский бесстрашно вступил в неравную борьбу с изувером генералом Сабанеевым.

Генерал обрушил на узника град оскорблений, угроз, клеветнических провокационных обвинений, доносов, надеясь, что Раевский, зная всю подноготную подпольной революционной организации, испугается и выдаст все ее тайны и всех ее участников.

Но Сабанеев просчитался. Раевский оказался на редкость мужественным человеком. И намного умнее своего следователя – генерала. На допросах он сумел не только по всем пунктам убедительно опровергнуть предъявленное ему обвинение, но и изобличить клеветников и провокаторов, услугами которых не брезговал крепостник-генерал. В результате сам Сабанеев был сильно скомпрометирован как нечистоплотный, недалекий, грубый солдафон.

Убедившись, что Сабанеев угрозами не добьется признания у Раевского, правительство изменило тактику.