Каменное перо

Не раз Смотритель чувствовал, как его глаза наливаются влагой, и тогда он смахивал непрошенные слезинки прежде, чем они успевали скатиться по его щекам. Он не отрывал взора от Мойры. Она была столь немногословна до этого – как же чудесно было слышать ее голос! И она пела для него, подумать только! Она приоткрыла для него свою чудесную душу и позволила ей заполнить эту комнату, весь маяк, всю его жизнь. Как хотелось бы, чтобы этот чудесный сон никогда не прекращался, но Смотритель знал, что вещи всегда идут своим чередом. Она прекратила петь, а вскоре смолкла и лютня. Когда песня закончилась, музыканты и слушатель еще несколько минут сидели молча. Наконец Тристан поднялся и, не говоря ни слова, убрал лютню в футляр. Он увидел все, что хотел, на лице Смотрителя. Его мысли уже были во дворце, и он переживал минуту неизбежного триумфа, слушая рукоплескание двух дворов и утопая в восхищенных взглядах двух королевских семей.

Они остались ночевать на маяке. Смотритель уступил Мойре свою кровать, единственную в доме, Тристану постелили на полу, а сам хозяин расположился в погребе.

Посреди ночи Смотритель проснулся и, бесшумно ступая, вышел на крыльцо. Светила полная луна, дождь прекратился, и маяк окутало обещание тишины – то капельки стекали с листьев на мокрую траву и шелестели так, как будто бы дождь еще не прекратился, но вот-вот стихнет. Мойра сидела на крыльце. Ее плечи беззвучно содрогались, головка лежала на руках. Смотритель посмотрел на нее некоторое время, а затем, ступая так же бесшумно, вернулся в дом и сошел в погреб. На следующее утро, когда музыканты собирались в дорогу, он не сводил глаз с Тристана, читая их, как открытую книгу. Мойра не проронила ни слова, но ее спутник также был непривычно молчалив. Он хмурился, и пальцы его время от времени бегали по воздуху, играя на невидимой лютне, повторяя сложные места и размышляя о возможных изменениях. Тристан накинул свой плащ, сухо отблагодарил Смотрителя и вышел на порог, ожидая Мойру и вглядываясь в прояснившееся небо. Тогда Смотритель сделал шаг и встал между ними.

Тристан обернулся и позвал Мойру, та застыла в нерешительности.

– Она не пойдет, – спокойно молвил Смотритель.

Тристан нахмурился. В его голове все еще играла вчерашняя песня, и он не сразу понял сказанное. Тристан позвал Мойру еще раз.

– Она не пойдет, – повторил Смотритель.

Тристан ответил ему недоуменным взором, Мойра не двигалась.

– Мойра, – раздраженно сказал музыкант, – мы должны выдвигаться. Идем!

Но Мойра не тронулась с места.

Тристан шагнул к ней навстречу, пытаясь отодвинуть Смотрителя с пути, но тот не колыхнулся. Рука Смотрителя скользнула к поясу и легла на рукоять охотничьего кинжала. Тристан сопроводил это движение взором, в его глазах вспыхнуло непонимание.

– Она не пойдет, – в последний раз повторил Смотритель, сжимая рукоять кинжала.

Злоба исказила лицо Тристана.

Через несколько дней он сыграл на королевской свадьбе. Сыграл один, встретив теплый, но не восторженный прием, в одиночку исполняя все вокальные партии и аккомпанируя себе на лютне. Он наотрез отказался отвечать на многочисленные вопросы об отсутствии своей прекрасной музы и покинул торжество сразу по окончании своего выступления. Мир так и не услышал балладу Тристана в исполнении более чудесном чем то, что прозвучало на заброшенном побережье одним дождливым вечером.

Мойра стала жить на маяке.

Смотритель не тревожил ее расспросами, а Мойра не ворошила прошлое. Она дарила ему лучи своей невысказанной благодарности, а он дорожил каждым днем, как последним, потому что он знал, что неожиданное счастье никогда не длится вечно.

Счастье треснуло через четыре месяца, когда Тристан вернулся на маяк в первый раз. Он как будто никуда не уходил: его лицо был так же непонимающе нахмурено, его глаза выражали все ту же озадаченность вперемешку с подступающим гневом, неизменная лютня висела на его плече.

– Ты все еще здесь! – воскликнул он, едва завидев Мойру. – Не понимаю! Я искал тебя повсюду, а ты все это время сидела в глуши. Что за странный демарш ты удумала? Что ты хотела мне этим доказать? Довольно ребячества, Мойра, я закрою глаза на твою неуместную выходку. Твоя жизнь не здесь, ты должна петь, создавать музыку, быть моей музой. Пойдем со мной, пусть все будет по-прежнему, – и он протянул ей руку.

Мойра опустила глаза.

– Пойдем! – гневно потребовал Тристан.

– Нет, – если слышно прошептала она, неожиданно гордо встречая его взгляд.

Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Тристан стремительно развернулся на каблуках и бурей вылетел прочь, нарочито задев плечом Смотрителя.

Время снова потекло своим чередом.