Каменное сердце

Уважаемый Павел,

и вам спасибо за письмо, а то я думал, вы совсем не ответите. Наверное, я слишком много лишнего написал про себя, и свою жизнь, и про свое тяжелое происшествие. Но спасибо, что вы откликнулись все-таки.

Вы не знаете, что такое большая южная семья, а я немножко знаю, что такое обычная русская или там украинская семья, в общем — не кавказская или вообще не южная семья. Как я понял, это примерно то же самое. Везде примерно одинаково. Только в южной семье все очень напоказ. Приказы разные кричат. Вроде „я отец! я мать! я твой старший брат! семья тебя проклянет!“ и все такие вещи. Но в русской семье царит то же самое, только без южного шума, без таких традиционных собраний всей семьей. Все равно в русской семье старшие добиваются от младших чего хотят, а младшие мстят старшим как умеют — иногда очень жестоко и несправедливо. Но русская семья все равно легче.

Вы написали очень мудрые и героические слова насчет свободной души и что готовы на все пойти за свободу. Но только наша жизнь устроена как в театре. Один режиссер говорил: „В предлагаемых обстоятельствах“. В России вообще свободней жить человеку с человеком. Поэтому я давно уехал в Россию, кстати. В России можно сказать: папа, я иду теперь учиться и еду в Ленинград, например. Русский папа, если не согласен, покричит и все. А грузинский папа тебя на вокзале поймает, отвезет в горы, и ты там посидишь в домике недели две, пока прощения не запросишь. Вообще вы когда-то, Павел, разговаривали на серьезную жизненную тему, чтобы у вас руки были закручены назад? А пистолет в затылок в самую ямочку, и чтоб знал: скажешь не так — тебя убьют, и никто не узнает, как в русской песне, где могилка твоя. В школе на всякий случай журнал украдут, и в поликлинике карточку, и в милиции форму номер один — и все, и нет тебя, и не было никогда. Где такой Тима был? Или Паша, например? Ошибся, кацо, приснилось тебе, ты пойди еще поспи, проспись хорошо, да?

Вот сидит человек в таком домике в горах день, неделю, две. Быки его стерегут, дрянь покушать дают, кувшин воды дают, наружу не выводят, ведро в углу — все удобства. Ждут, пока станешь прощения просить. Сидит человек и думает: жизнь все-таки дороже. Это же не как вон те матросы — спасать родину от врагов, тут правда надо жертвовать жизнью. А жертвовать жизнью, чтобы пойти учиться в тот институт, а не в этот или работать в то учреждение, а не в другое — вот и думаешь, разве надо ради такой свободы умирать или убегать в другой город и ждать, как тебе отомстят?

Это я, наверно, нескладно и непонятно пишу, но смысл такой: когда легко быть свободной личностью, тогда легко. Я могу только позавидовать и сказать: как вам, уважаемый Павел, хорошо.

А когда трудно — тогда трудно.

Вы, конечно, правы, что купленный диплом — это нет товарищей-студентов. Да. Это жалко. Но не вернешь. Что делать? Надо жить как получается, в этих „предлагаемых обстоятельствах“. Конечно, надо помогать людям. Я помогаю кому могу и как могу. Стараюсь незаметно, это вы сказали правильно. Помогать и выставлять напоказ как помогаешь — это грех.

Спасибо, что вы посочувствовали моему старому горю.

Вы написали: „всего доброго, спасибо за письма“. Из чего я понимаю, что переписка закончилась. Мне жалко, но ведь мы люди с разных сторон жизни, как вы очень остроумно и мудро сказали. О чем нам дальше разговаривать? Я не понимаю в крупных корпорациях, а вы не понимаете в бывших южных людях.

Поэтому спасибо вам тоже за письма. До свидания.

Тимофей.