Каменное сердце

— Здесь мелко, — заметила Мария, поднимаясь на ноги. Нелл пошла следом за ней к берегу. Они склонились над водой, глубина которой была не больше нескольких дюймов, и стали пристально разглядывать каменистое дно. Водяные жуки скользили по поверхности реки. Откуда-то поднимались пузырьки, наверное, лягушка пряталась на мелководье. Течение заставляло извиваться нити водорослей, дно было покрыто крупной галькой. На ней, под водой, лежал револьвер, из которого Софи застрелила Гордона.

Глава 24

Не могу представить, какой матери хотелось бы, чтобы дети навещали ее здесь. У Бесс, которая теперь сидит со мной в одной камере, три сына, они навещают ее по субботам два раза в месяц. Ужас берет, когда думаешь о том, какой им рисуется мать в воображении: как она ходит в тюремной униформе и живет среди преступников, потому что сама является преступницей. Она постоянно говорит о своих детях: Бенджамине, Дуги и Лэнсе. Она плачет, потому что они живут далеко, в другом конце штата, и не могут навещать ее чаще. На это я отвечаю, что им, наоборот, повезло: было бы гораздо хуже, если бы они жили в Хатуквити и каждый день в школьном автобусе проезжали мимо тюрьмы, зная, что там находится их мать.

Конечно, матери часто ошибаются, думая, что знают, как будет лучше для их детей. Возьмите хотя бы маму. Когда мы были маленькими, она смотрела на нас с Марией как на этаких девиц-дебютанток, а на Питера как на удобного сопровождающего. Мария, конечно, была слишком интеллектуальной, чтобы участвовать во всяких маминых затеях вроде соревнований по выездке, зато я честно посещала уроки вокала. Питер играл на кларнете; он был такой же длинный и тощий, как этот инструмент, и ни разу не взял на нем ни одной верной ноты. Считалось, что он играет для собственного удовольствия. Конечно, в уроках музыки нет ничего плохого, но мама надеялась, что благодаря им мы попадем в Джуллиард.

Она не навещает меня здесь. «Для нее это тяжело», — говорит Питер. Он относится к ней с таким пониманием, что мне становится тошно. То есть я хочу сказать, что, конечно, надо стараться понять, через что человек проходит, но в то же время надо говорить ему, что ты сам об этом думаешь. Если бы я узнала, что мама собирается прийти, я бы написала ей записку: «Не стоит беспокоиться». Почему?

Потому что она никогда не думала, что ее дочь может оказаться здесь. В Радклиффе, в Карнеги-холле — да, но только не в тюрьме.

Хотя, может, я и несправедлива. Мама вообще небольшая поклонница подобных визитов. Когда ей удалили матку и она лежала в госпитале Слокум-Дженерал, она никому не позволяла навещать ее. «Я приду сегодня в шесть», — говорила я. Шесть было как раз подходящее время — самая середина часов посещения. Однако мама не разрешала. «На дорогах будет не протолкнуться, дорогая», — отвечала она. Или: «Проведите лучше это время дома, своей маленькой семьей. А мне пришлите цветы. Обожаю георгины».

Меня сильно задевало, когда она говорила «своей маленькой семьей». Как будто ее семья была такой уж огромной! У нее всего на одного ребенка больше, чем у меня. Хотя, конечно, когда ей делали эту операцию, у меня был только Саймон. Возможно, это все объясняет. В любом случае, только через много лет я поняла, почему она не пускала к себе посетителей: боялась, что и ей придется их потом навещать. Она приходила ко мне, когда родились мои дети, однако когда мне делали операцию по удалению грыжи диска, она ни разу меня не навестила. Больницы навевают на нее тоску.

Гвен, напротив, прямо-таки профессионал в этом деле. Ее друзья вечно лежат в больницах с самыми жуткими болезнями: то у них рак прямой кишки, то им удаляют нос или ампутируют пальцы на ногах после осложнения от диабета. Она знает всех хороших флористов и состоит в клубе рукодельниц, где учат делать всякие маленькие безделушки, которые ее больные друзья смогут поставить на тумбочку в изголовье кровати. И если вы думаете, что это началось не так давно, когда ее друзья начали стареть, то глубоко ошибаетесь — так было всегда.

Когда-то она брала с собой Гордона. Вообще-то детям вход в хирургическое отделение был тогда строго запрещен, однако Гвен так часто там бывала, что медсестры делали исключение для ее сына. Она учила его делать сувениры, которые освоила в клубе. Некоторые из них она хранит до сих пор: связанный крючком колпачок, который надевается на запасной рулон туалетной бумаги, рождественские ясли, сделанные из ершиков для чистки трубок, или венок, которым украшают центр стола, согнутый из проволоки и обмотанный фольгой. В четвертом классе он сделал портрет своей учительницы: на обратной стороне блюдца приклеил перевернутую чашку; ручка чашки изображала нос. Потом он нарисовал голубые глаза, улыбающийся рот, приклеил желтые нитки вместо волос, а ободок блюдца украсил кружевом — это был воротничок.