Каменное сердце

Разговор шел о дочке новых знакомых. Где-то на отдыхе папа с мамой встретили приятную пару. И вот побывали у них в гостях, увидели их дочь и решили, что это для меня отличная партия. Мне было семнадцать. Ей – пятнадцать. Нас познакомили. Разумеется, из этого ничего не вышло. Хотя она была очень красивая девочка. Юная, стройная и поразительно нарядная – поскольку мы познакомились у нее на дне рождения. Я таких платьев и безупречно лаковых вишневых туфелек никогда не видел.

Но мне совсем другие нравились. Умные и хмурые. А у папы по этому поводу было свое мнение. Как нынче говорят, жесткая позиция.

Один раз ко мне в гости пришла вот такая умная девушка. Она была старше меня на год – дополнительный повод для моей гордости, кстати говоря. Я только в десятый перешел, а она почти студентка – лето, она уже сдала выпускные. Мой папа был дома. Мы зашли к нему в кабинет поздороваться. Она была из очень интеллигентной семьи. Знала два языка. Мы посидели на диване у меня в комнате, стараясь, чтобы было тихо. Потом пошли гулять. Потом я проводил ее до дому. Вернулся домой.

Папа вышел из кабинета, на ходу выдергивая ремень из брюк.

– Ну-ка, спиной повернись, – скомандовал он.

Я машинально повернулся. Он перетянул меня ремнем. Не очень больно, но ощутимо.

– Ты чего?! – завопил я, оборачиваясь и увертываясь от следующего замаха. – Что за шутки?

– Нет, это я тебя спрашиваю, что за шутки! Что это за рожа? Что за макароны вместо ног? Что за патлы? Что за прыщи? Что за ногти? Что за рукопожатие? Вялая, холодная, но зато влажная ладонь! Ты свихнулся, сынище? – И он наконец расхохотался.

– При чем тут? – сказал я. – Она хороший человек. Очень умная к тому же.

– Это хорошо, – сказал он. – Тогда крепко, по-дружески, пожми ее благородную руку.

И он ушел в свой кабинет.

Собственно, больше никаких разговоров на эти темы у нас не было. Ну, разве что иногда спрашивал: а ты в такую-то не влюбился?

Ах, да! Однажды на дачной аллее он увидел меня с Лялькой Овчинниковой, юной падчерицей знаменитого кинодокументалиста Кармена. Она была безумно хороша. Мы шли, взявшись за руки и время от времени целуясь. Вечером папа сказал несколько даже церемонно: «Благословляю ваш маленький роман».

Роман действительно оказался очень маленьким: месяц примерно.

Итак, во-первых, мне стало стыдно, что папа начал со мной этот стыдный разговор.

Но, во-вторых… мне стало еще стыднее, потому что у меня не было любимой женщины, а мне уже было шестнадцать, и я подумал, что у папы в этом возрасте, конечно же, была любимая женщина, любовница, баба или как там еще сказать – а я опозорился перед родным отцом.

– Ну, – сказал он. – Есть у тебя любимая женщина? – Он повторил эти слова с напором и выражением, обкатал их голосом: «лю-бии-мая жее-нщина» – наверное, чтоб я понял, что он в виду имеет. Чтоб не спросить то же самое попросту и грубо.

Но я все уже понял секунду назад.

– Нет, – сказал я.

– Угу (или «ммм», или «ааа…»), – сказал он, рукою взявшись за рычаг переключения передач – на двадцать первой «Волге» он был на рулевой колонке; потянув его на себя и вниз, включая первую передачу и тихонько трогаясь с места. – Ну, понятно…

Мы поехали дальше, к Пушкинской, потом к Маяковке, повернули налево на Садовое, к дому, и я думал, что вот, оказывается, как все просто. Будет у меня женщина («девушка», любовница, баба и т.п.) – и все будет хорошо…

Самое смешное, что поначалу именно так и было – первые полгода, наверное. Потом счастье возмужания ушло.

Тем более что на меня стал наступать мой двойник. «Денискины рассказы» набирали популярность год от года. К концу семидесятых подросли и повзрослели те, кого назвали Денисом в честь героя книжки. А когда я был маленьким, это имя воспринималось как нарочито простонародное. «Как странно Драгунский назвал сына, – говорили папины знакомые. – То ли Денис, то ли Герасим». В школе меня пару раз назвали Кузьмой. Но вот всё изменилось.

– Девочки! Минуточку! А вы знаете, кто это? – восклицал мой университетский приятель Саша Алексеев, когда мы июньскими ночами шатались по бульварам и, завидев компанию девиц на скамейке, тут же подруливали к ним. – Это же тот самый Дениска! Из рассказов! Денис Драгунский, Денис Викторович, он может паспорт показать. Вы читали «Денискины рассказы» Виктора Драгунского?»

Когда читали – мне было обидно.

Когда не читали – тоже.

Я ощущал свою вторичность. А если первичность, то никому не нужную. Кому интересно, что про Гамлета первым написал Саксон Грамматик, а про Ромео и Джульетту – Маттео Банделло? Я не сердился на папу. Но не могу сказать, что был рад и счастлив. Понимание того, сколь уникален и прекрасен этот опыт, пришло гораздо позже. Почти что, можно сказать, в старости.