Каменное сердце

Закрыв «Плач христиан по Лондону», я выглянул в сад. Было уже почти темно, и сквозь открытое окно доносился запах лаванды. Тявкнула лисица, порхнули крылья какой-то птицы. Прямо как у нас в селе, подумал я, вспомнив об отцовской ферме, где прошло мое детство. В это мгновение трудно было представить, что страна в опасности, что солдаты маршируют с оружием и объединяются в армии, а в Ла-Манше собираются корабли.

На следующее утро я спустился по Канцлер-лейн, чтобы найти лодку до Вестминстерского причала. Переходя Флит-стрит, я заметил, что кто-то расклеил по всем Храмовым воротам рукописные листовки, призывающие мэра опасаться «священников и чужаков», готовых поджечь Лондон. Этим утром погода сделалась еще более жаркой, а небо приобрело желтый сернистый оттенок. Я свернул на Миддл-Темпл-лейн и спустился по узкому переулку между тесно стоявшими домами. Возле боковой улочки можно было увидеть старую церковь ордена тамплиеров. Винсент Дирик подвизался в Иннер-Темпл. Я подумал о том, что до слушания осталось всего четыре дня. Пройдя мимо садов Темпла, в которых недавние бури оставили ковер лепестков под розовыми кустами, я спустился к причалу.

На реке по-прежнему было полно направлявшихся на восток транспортных судов. Одна из барж была загружена аркебузами, пятифутовые железные стволы поблескивали на солнце. Лодочник сообщил мне, что все суда королевского флота уже ушли из Дептфорда в Портсмут.

— Мы потопим этих французских ублюдков! — проворчал он.

Мимо Вестминстерского причала проплыли две связанные воедино баржи: на каждой на весла налегало с дюжину людей. Под огромной тенью Вестминстер-холла я поднялся в Новый дворцовый двор. Сотня солдат собралась возле большого фонтана, блистая великолепием красных и белых мундиров лондонского ополчения. Как и предполагалось заранее, они являли собой шикарное зрелище. С яркими одеждами контрастировало вооружение: темные и тяжелые деревянные булавы, хаотично утыканные острыми гвоздями и шипами.

Лицом к ним на вороном коне восседал коренастый офицер в мантии королевских цветов, зеленого и белого, и в увенчанном плюмажем шлеме. Площадь окружала толпа зевак — разносчики и развозчики всякого товара, вестминстерские проститутки и судебные клерки. Одна из шлюх распустила свой лиф, выставив груди на соблазн рекрутам, что порядком развеселило окружающих. Даже на устах офицера появилась легкая улыбка.

Солдаты приняли напряженный и выжидающий вид, когда он извлек внушительного вида пергамент, с многозначительным видом развернул его перед собой и начал декламировать:

— «Своей верой в Бога и короля клянусь истинно повиноваться военным законам…»

Офицер смолк, и солдаты громким речитативом повторили его слова. Я понял, что присутствую при принятии присяги — бойцы дают клятву перед поступлением на военную службу, — и стал проталкиваться через толпу, заботливо придерживая рукой мошну. А потом оказался на узкой и темной улочке между Вестминстер-холлом и аббатством, абсолютно безлюдной, если не считать седоголового старого клерка, который неторопливо шел мне навстречу, согнувшись под тяжестью огромной кипы каких-то документов.

Я приблизился к нескольким располагавшимся позади Вестминстер-холла старинным зданиям норманнской эпохи, белый камень которых покрывал слой печной сажи. И вместо того чтобы направиться, как обычно, в палату прошений, открыл крепкую деревянную дверь в соседнем здании и по узкой лестнице поднялся к широкой арке. Ее украшало резное изображение печати Сиротского суда: королевский герб, а под ним двое детей со свитком в руках, на котором был написан латинский девиз палаты:

«Pupillis orphanis et viduis adiutor» («Помощник опекаемым, сиротам и вдовам»).

В просторном вестибюле было сумрачно, стоял привычный в судах запах пыли, старой бумаги и пота. С одной стороны прихожей находилось несколько дверей, в то время как с другой на длинной деревянной скамье сидело несколько человек, на лицах которых застыло напряженное и непроницаемое выражение. Все они были богато одеты. Присутствовала пара лет тридцати с лишним: мужчина в отменного качества дублете и женщина в шелковом платье и расшитом жемчугом капюшоне. Чуть поодаль сидел мальчуган лет десяти в атласном камзоле. Молодая женщина, в темном платье с высоким воротником, держала его за руку, споря с незнакомым мне барристером.

— Но как только они могут поступать подобным образом?! — удивлялась она. — Это же абсолютно бессмысленно!

— Как я уже говорил вам, миледи, — терпеливо отвечал ее собеседник, — это отнюдь не то место, где можно рассчитывать на здравый смысл.

— Прошу прощения, брат. Не могли бы вы направить меня в кабинет клерка? — спросил я у адвоката.

Коллега посмотрел на меня с любопытством:

— Дверь прямо за вашей спиной, брат. Полагаю, вы — новичок в делах опеки?

— Совершенно верно.