Каменное сердце

Она закричала. Я увидел эту дыру — ее рот. Я увидел ее дикаркой. Потом она почему-то заплакала. И мне открылось давнее безутешное страдание женщин и народов. Наше нежданное возвращение друг к другу расшевелило в ней что-то невероятное и сильное, а сам я, ошеломленный, следил за нашими утехами и даже за бессознательной суетой моего собственного тела, все еще действующей машины, автоматического члена, с какого-то верхнего яруса — словно на представлении слишком известной оперы, где заезженные главные арии вместо знаменитого тенора исполнял скромный дублер: он делал все, что в его силах, но ему недоставало вдохновения, убежденности, а более всего — свежести.

И на этот раз я подбирал обороты речи, которые могли бы пригодиться для описания в романе нашего странного приключения. Безвкусица и неточности. Позже, уставившись в потолок, я очень хладнокровно внушал себе, что мне надо решиться быть чуть-чуть счастливым, потому что Эллен временами выглядела счастливой. Нет, она не была счастлива, но ей было хорошо. И мне показалось, что этого достаточно, мне это придало сил, и я смог перейти к следующей главе.

Яркий свет, ворвавшийся в нашу комнату, разгонял висящие в воздухе тучи пылинок и прыгал с предмета на предмет. Было довольно позднее утро, и недовольная Лейла давно уже ждала нас на площади с большими платанами. Она стояла на одной ноге, поджав вторую и привалившись спиной к грузовичку. Она даже кроссовки не зашнуровала. Она не поздоровалась с нами, притворившись, будто погружена в чтение маленькой желтой книжечки. Я потрепал ее по голове, потеребил черные, кудряшки, но она, вздернув плечи, отстранилась. Спросила, не глядя на меня:

— Ну, так вы беретесь за это?

Я погладил ее по теплой розовой щеке.

— Я постараюсь этим заняться, когда приедем на место.

Ляпнул, не думая.

— На место?

Я осознал, что обе, Эллен и Лейла, смотрят на меня с одинаковым любопытством, с равным ожиданием.

— Что за место?

— Ну, куда-то же мы должны приехать, правда?

(В романе лорсанжевского стиля я бы написал: «Должны же мы куда-то ехать, пусть даже сами не знаем куда…», но здесь, пребывая в том, что я все еще принимал за свою жизнь, я больше ничего не сказал.)

Остановка

Мы долго катались наугад и нежданно выехали на побережье между Тулоном и Марселем. За поворотом между кварталами современных домов и бетонными развязками с бьющими в глаза плакатами внезапно открылся сверкающий синий простор.

— Море! — не удержавшись, закричала Лейла. И не сводила с него глаз, пока могла. Ей было в высшей степени наплевать на то, что берег захвачен беспорядочным строительством, пересекающимися дорогами, кричащими вывесками. Она не обращала ни малейшего внимания на весь этот бетон, на сыпь уродливых лачуг. Ей удавалось видеть только простор, далекий горизонт, глубину, но главное — она слышала зов открытого моря, приглашение сняться с якоря, обещание иных берегов.

Дорожное движение здесь было бестолковое и нервное, окружающая нас картина сложилась в результате долгих лет загаживания пейзажа, но, к счастью, здесь было море.

— Ой, как прекрасно! — по-детски прошептала Лейла.

— И правда, прекрасно, — улыбнувшись, подтвердила Эллен.

Не устояв перед их восторгами, я согласился, что это, в общем, прекрасно, но не столько само море, сколько наше представление о море, не столько то, что мы видим перед собой в действительности, сколько само присутствие этой бескрайней сине-зеленой водяной громады. Море!

В конце концов я высадил Лейлу рядом с крохотным пляжем. Песок там был сомнительной чистоты, но Лейла и с этим нимало не считалась. Как раньше на берегу реки, она захотела немедленно лезть в воду, которая, как мне показалось, была, несмотря на весеннее солнышко, еще очень холодная. Она закатала до колен штанины джинсов и принялась козленком скакать по мелкой волне, повизгивая от радости. Потом побежала вдоль пенной полосы. Эллен по-матерински звала ее обратно, твердила, что она простудится, но девчонка ничего и слышать не хотела. Ноги у нее, должно быть, закоченели, но она не желала вылезать из воды, морщилась от боли и хохотала одновременно.

Мне не пришло в голову вставить в свою рукопись сцену вроде этой, а ведь щенячье возбуждение было еще одной из граней моего персонажа. Для того чтобы мне в голову пришла эта запоздалая мысль, должна была появиться Лейла, во плоти и самостоятельная.

Потом она, не устояв перед искушением, зашла глубже, теперь вода хватала ее за икры. Лейла, раскинув руки коромыслом, скакала и вертела головой во все стороны. Джинсы на ней вскоре промокли насквозь почти до пояса, отяжелели от соленой воды. Но и после этого она, пристыженная и дрожащая, вылезла не сразу.