Каменные часы

Андрей захмелел, стал рассказывать, что попался не случайно — его хорошо зацепили и вели — даже ничего не почувствовал — только в последний момент, когда уже пошли на него в открытую, ударила догадка: все! доигрался! не выпрыгнуть! И новый парик не помог — узнали один черт.

— Обо мне не сказал? — Каленый настороженно улыбнулся.

— Нет.

— Ты успокойся, не психуй. У страха — глаза велики. Мы сегодня уедем, и нас сто лет не найдут. Стук колес все спишет, — Каленый говорил уверенно, смотрел решительно, тяжелая складка у него на лбу разгладилась, пропала. — Ты что, Андрюха, с луны свалился? Собрался на нары захватить тачку, дачу, ящик цветной, ковры? Тебя напугали.

— Они не отцепятся, разве ты не понял?!

— Вот и уедем на юг, купим дом, осмотримся. Сделаем паспорта, прописку. Поищут и перестанут. Можно махнуть тебе на два года в армию, годится? Отслужишь — и чистый по всем статьям. Или сделаем липовую справку, как захочешь…

Андрей сидел, подперев голову рукой.

Его быстро развезло от водки, неудержимо тянуло спать, закрывались глаза. Голос Каленого стал пропадать, отдаляться. Он выпил еще, не ощутив вкуса вина, отодвинул тарелку с растаявшим холодцом и уронил голову на стол.

Каленый остановился на полуслове, тихо окликнул его.

Андрей не отозвался. Тогда он подошел к нему на цыпочках, легонечко тронул за плечо.

— Где ключи от машины? — спросил Каленый шепотом, внимательно оглядываясь по сторонам, и увидел, как мимо дома проехал молоковоз, затем — грузовик, груженный горбылем. Он оттащил Андрея на кровать, уложил, вытянул за цепку ключи из кармана Графолина, а вместо них положил свои, с двумя брелоками — целую связку.

Стараясь не греметь, он все убрал со стола и на террасе вымыл посуду, убрал ее на полку. Двигался он бесшумно, ловко, быстро, время от времени заглядывая в комнату, откуда раздавался храп Графолина.

Каленый поднялся на чердак, извлек из-под старого продавленного дивана пыльный чемодан. Вытер его, щелкнул замками, открыл и достал пачку плоских увесистых пакетов.

Через минуту он уже был переодет в светло-серые брюки, оранжевую рубашку с отложным воротом, лакированные черные туфли и, перекинув через плечо куртку мягкого желтого хрома, спустился вниз.

Андрей спал, разметавшись на кровати, свесив левую руку почти к самому полу, уткнувшись лицом в подушку.

Каленый открыл платяной двустворчатый шкаф, выдвинул нижний ящик, и в его руках оказался черный портфель. Он отпер его маленьким ключом, встряхнул в руке русый парик, пошел к стоявшему у самого окна трюмо, на ходу отжимая на ладонь жидкость из тюбика и смазывая ей голову. Затем надел парик, вытер занавеской руки, причесался, разогнал на висках морщины — клей схватывал моментально.

Андрей всхрапнул, и Каленый подошел к нему, перевернул на бок и к стене лицом. Закрыл форточки по всему дому. На кухне взял рукавичкой чайник и поставил его на плиту, повернул газовый краник.

Газ тихо зашипел.

Каленый сел в плетеное кресло и закрыл на мгновение глаза, встряхнулся, встал и с портфелем в руке вышел на терраску. Здесь не было еще слышно газового запаха. Он открыл дверь и замер.

От калитки шел в палисаднике грузный мужчина в полотняном костюме, глядя строго и внимательно ему в глаза. А позади — остановились еще двое, и оба смотрели, как он принялся запирать замок.

13

Якушев ждал капитана Неведова в дежурке.

Войтов уже зарегистрировал заявление от потерпевшего, что принес Якушев, и слушал неторопливый и смешной его рассказ.

Якушев смеялся над собой, представляя случившееся с ним, как фейерверк комедийных ситуаций, в которых он оказался действующим лицом поневоле.

Войтов сочувственно улыбался, потому что оперативник непростительно задержался и Неведов вместо него взял с собой молодого и горячего Медведева.

Якушев понимал это, но не мог остановиться — совсем не пустяковое ему выпало задание, а уцепился за случайный разговор и, пожалуйста, — и в стоге сена нашлась иголка. Нет, Войтов не умел этого оценить, сидя в дежурке, весь запрограммированный на звонки, экстренные сообщения, короткие, как удары гонга, приказы. Лежавший перед ним блокнот густо покрывали записи, сделанные каллиграфической скорописью. В блокноте скапливались ошибки и просчеты, такие невидимые и незаметные в ходе любой операции, вырастая в свой полный рост после ее завершения.

Он, Якушев, не дал ни одного слова информации в этот блокнот, и потому Войтов слушал его снисходительно, как провинившегося работника, который пытался в одиночку выправить дело.

Попробовал бы сам отыскать этого злосчастного Пилидзе, обожавшего молоденьких девочек.

Зазвонил телефон, и Войтов мгновенно снял трубку, поманил рукой Якушева. Тот подошел и услышал ровный и спокойный голос Неведова: «Якушев объявился?» — «Да, — сказал Войтов, — он в дежурке. Дать его?» — «Не надо. Пусть ждет меня, возьмет твой блокнот и прочитает все записи. Понятно?» — «Так точно», — ответил Войтов.

Обоим стало ясно, что взять двойника не удалось.