Каменные небеса

Торус вырывается размазанной, молниеносной пружиной и вырывается наружу. Ты стоишь так близко, что тебя почти накрывает. Этот вздох, однако, был достаточным предупреждением, и потому орогенистически ты готова, даже если бы не успела физически. Физически ты отшатываешься, и этого слишком для твоего ненадежного, однорукого баланса. Ты падаешь назад, с размаху садишься на задницу – но тебя с детства учили сохранять контроль на одном уровне, даже если ты теряешь его на другом, так что в то же самое мгновение ты изгибаешь свои сэссапины и просто выбиваешь его эпицентр из земли, выворачивая его. Ты намного сильнее, это легко. Ты реагируешь еще и магически, сгребая эти бьющиеся щупальца серебра, затронутые торусом, – и запоздало осознаешь, что орогения влияет на магию, но сама по себе не магия, на самом деле магия отшатывается от нее; вот почему ты не можешь творить высокоуровневую орогению без негативного влияния на твою способность разворачивать магию, как приятно понять это в конце концов! Как бы то ни было, ты втаптываешь бешеные нити магии обратно и тушишь все сразу, так что тебя лишь осыпает инеем. Холодно, но лишь коже. Жить будешь. Затем ты выпускаешь их – и орогения с магией вылетают прочь, как растянутая резинка.

Все в тебе словно рокочет в ответ в резонансе, и… о… о, нет – ты ощущаешь нарастание амплитуды этого резонанса в своих клетках, и они начинают выстраиваться… и сжиматься в камень.

Ты не можешь этого остановить. Но ты, однако, можешь это направить. В оставшееся тебе мгновение ты решаешь, какую часть тела ты можешь позволить себе потерять. Волосы! Нет, слишком много прядей, слишком многие далеко от живых фолликул; ты можешь это сделать, но это слишком долго, и половина твоего скальпа превратится в камень, когда ты закончишь. Пальцы ног? Тебе нужна способность ходить. Пальцы? У тебя осталась лишь одна рука, надо беречь ее как можно дольше. Груди. Ну, ты и так больше не планировала заводить детей. Этого достаточно, чтобы направить резонанс, это окаменение, в одну из них. Приходится провести его через железы под мышкой, но тебе удается удержать его над слоем мускулов; это может не дать повреждению повлиять на твое движение и дыхание. Ты выбираешь левую грудь, чтобы скомпенсировать отсутствие правой руки. Правая грудь тебе все равно нравилась больше. Симпатичнее. Когда все кончено, ты лежишь, по-прежнему живая, чрезвычайно остро ощущая дополнительный вес на груди, слишком потрясенная, чтобы горевать. Пока.

Затем ты отталкиваешься от земли и садишься, неуклюже, кривясь, в то время как тот, в засидке, испускает нервный смешок и говорит:

– Ох, ржавь. Ох, Земля. Дамайя? Это и правда ты. Извини за торус, я просто… ты не представляешь, каково это. Я поверить не мог. Знаешь, что они сделали с Осколком?

Аркет, подсказывает память. «Матчиш», – говорит твой рот. Это Матчиш.

* * *

Матчиш совсем не тот, что был раньше. Во всяком случае, физически. У него нет ног ниже бедер. Один глаз, точнее, один зрячий глаз. Левый мутный от повреждения и движется не синхронно с другим. Левая сторона его головы – почти ничего не осталось от его красивых белокурых пепельных волос, которые ты помнишь, лишь подрезанный ножом ершик – представляет собой хаос красноватых шрамов, среди которых заросшее ухо. Шрамы избороздили его лоб и скулу и малость перетянули рот в эту сторону. Однако он проворно выбирается из засидки, передвигается на руках и тащит торс и культи ног силой мышц рук. Он здорово справляется без ног – наверное, уже давно такой. Он добирается до тебя прежде, чем ты успеваешь встать на ноги.

– Это и правда ты. Я думал, я слышал, что у тебя только четыре кольца, неужели ты правда проткнула мой торус? Я шестиколечник. Шесть! Но так я и понял, знаешь ли, ты сэссишься все так же – спокойная снаружи и бешеная до ржави внутри, это действительно ты!

Остальные неприкаянные начинают спускаться со своих пиков и прочего. Ты напрягаешься при их приближении – сущие пугала, тощие, оборванные и вонючие, смотрят на тебя сквозь краденые или самодельные очки и поверх масок, которые раньше были какой-то одеждой. Однако, они не нападают. Они собираются и смотрят на вас с Матчишем. Ты неотрывно глядишь на него, пока он кругами обходит тебя, быстро перебирая по земле руками. Он одет в лохмотья неприкаянных, с длинными рукавами, многослойные, но ты видишь, насколько широки его плечи и накачаны мышцы под рваньем. Остальное тщедушно. Больно видеть его исхудалое лицо, но понятно, что его тело во время долгих голодных месяцев имело приоритет.

– Аркет, – говоришь ты, поскольку помнишь, что он всегда предпочитал свое настоящее имя.

Он перестает кружить и мгновение сверлит тебя взглядом, наклонив голову набок. Может, так он лучше видит своим здоровым глазом. Выражение на его лице, однако, укоризненное. Он больше не Аркет, как и ты не Дамайя. Слишком многое изменилось. Значит, Матчиш.