Каменные небеса

– Запуск, – говорит голос внутри трансмаля.

Нэссун ахает и сильнее вцепляется в руку Шаффы, когда ее вжимает в спинку кресла при движении. Однако не так сильно, как должно бы, поскольку все чувства говорят ей, что они должны были бы рвануть вперед на чудовищной скорости, куда быстрее бегущей лошади.

Во тьму.

Поначалу тьма абсолютна, хотя когда они летят сквозь туннель, порой мимо проносится размытое кольцо света. Скорость продолжает нарастать – кольца пролетают так быстро, что превращаются во вспышки. Проходит три вспышки прежде, чем Нэссун начинает понимать, что она видит и сэссит, и лишь тогда она смотрит на кольцо, когда они пролетают мимо – это окна. Они встроены в стены туннеля и подсвечены. Здесь жилое пространство, по крайней мере первые несколько миль. Затем кольца заканчиваются, и некоторое время в туннеле просто темно. Нэссун сэссит приближающуюся перемену за мгновение до того, как в туннеле внезапно становится светло. Они видят новый, красноватый свет, разнообразящий скальные стены туннеля. Ах да; они забрались достаточно глубоко, чтобы камень начал плавиться и пылать красным. Этот новый свет окрашивает внутреннюю часть трансмаля кровью, и золотая филигрань на ее стенах горит пламенем. Поначалу вид впереди непонятен, просто красное среди серого, коричневого и черного, но Нэссун инстинктивно понимает, что именно она видит. Они вошли в мантию, и сквозь ее страх в конце концов начинает просачиваться восхищение.

– Это астеносфера, – бормочет она. Шаффа хмуро смотрит на нее, но то, что она может дать название тому, что видит, успокаивает ее страх. У названий есть сила. Она закусывает губу, затем отпускает, наконец, руку Шаффы, чтобы встать и подойти к переднему окну. Ближе становится понятно, что то, что она видит, – вроде иллюзии – крохотные разноцветные алмазики поднимаются из внутренней кожи трансмаля, формируя мозаику живых образов. Как это работает? Она понятия не имеет.

Она завороженно касается их рукой. Внутренняя кожа трансмаля не испускает тепла, хотя она знает, что они уже на том уровне под землей, где человеческая плоть должна сгореть в мгновение ока. Когда она касается изображения на переднем экране, оно еле заметно идет рябью вокруг ее пальца, как вода. Положив всю ладонь на вихрь коричнево-красного цвета, она не может сдержать улыбки. Всего в нескольких футах, по ту сторону кожи трансмаля, горящая земля. Она касается горящей земли за тонкой стенкой.

Она поднимает вторую руку, прижимается щекой к ровным пластинам. Здесь, в странном устройстве мертвой цивилизации, она часть земли, возможно, больше, чем все орогены до нее. Она ее, она в ней, она в ней. Когда Нэссун оглядывается через плечо на Шаффу, тот улыбается, несмотря на морщинки страдания вокруг его глаз. Это непохоже на его обычную улыбку.

– Что? – спрашивает она.

– Семьи Лидеров Юменеса верили, что орогены некогда правили миром, – говорит он. – И их долг в том, чтобы не дать вам никогда забрать такую власть. Поскольку вы стали бы чудовищами, правящими миром, сделали бы с простыми людьми то, что сделали с вами, если шанс подвернется. Не думаю, чтобы они были правы хоть в чем-то – и все же. – Он показывает на нее, освещенную пламенем земли. – Посмотри на себя, малышка. Если ты и чудовище, которым они вас представляют… то ты прекрасное чудовище.

Нэссун так любит его.

Именно потому она отбрасывает иллюзию могущества и возвращается в кресло рядом с ним. Но подойдя ближе, она видит, насколько он напряжен внутри.

– У тебя очень болит голова.

Его улыбка гаснет.

– Терпимо.

Она в тревоге кладет руки ему на плечи. Десятки раз по ночам она облегчала его страдания, так что это просто – но на сей раз, когда она направляет в него серебро, жгучее полыхание нитей между его клетками не ослабевает. Они вспыхивают ярче, так резко, что Шаффа напрягается и отталкивает ее, встает и снова начинает расхаживать. Улыбка приклеилась к его губам, больше похожая на гримасу. Он неустанно ходит взад-вперед, но Нэссун видит, что эндорфины улыбки не помогают.

Почему эти нити загорелись ярче? Нэссун пытается понять, анализируя себя. Ее серебро не изменилось никак; оно течет как обычно, четкими привычными руслами. Она обращает свое серебряное зрение на Шаффу и запоздало замечает нечто ошеломляющее.