Каменные сердца (СИ)

Владилен с трудом сфокусировал взгляд на павшем собутыльнике: полковник любовно обнимал блюдо с остатками блинов, куда несколькими минутами ранее прилег отдохнуть. Да так и захрапел. В такт заливистым руладам на усах вояки трепетал листик салата, а по щеке к подбородку медленно, как улитка, сползала красная икринка.

– Щен сопливый, – добродушно промямлил Птицын, подперев отяжелевшую голову рукой. – Измельчали совсем офицеры. Разве ж так пьют?

Плеснув в свою чашку (эх, посуды-то достойной нет!) ароматного самогона, Владилен благодарно вспомнил заботливую Маму, недавно обновившую кувшин, и задумался. Птицын безмерно обрадовался встрече с соотечественниками, но…

– Какие они тебе соотечественники? – буркнул незримо присутствовавший дед. – Даже в твоей стране, где, как известно, просрали все, что можно и нельзя, не смели мешать поганый монархизм со светлым коммунизмом! Идиоты – царь и генсек в одном флаконе!

– Я бы попросил вас, уважаемый, не выражаться в присутствии дамы! – прервал дальнейшие возмущения генерал, послышался резкий звон стекла. – И с флаконом поаккуратнее, так и опрокинуть недолго.

Старый коммунист взревел.

Ох, как же буянил дед, налакавшись! Бабушка веником гнала его из квартиры вон, тот долго орал под окнами, а потом убредал к дому культуры, где обязательно находились желающие размять кулаки о его морщинистое рыло. Обычно алкаш преподносил им страшный сюрприз, оставляя после себя «горы трупов». Вот и сейчас раздался звук смачного удара, а следом восклицание: «Вы, милсдарь, изволите руки распускать? Быть же по сему!» Птицын почесал затылок. Потасовка среди предков продолжилась – коммуняке прислали перчаткой в харю. Интересно, а может один дух покалечить другого?

– Смотреть на вас противно, – проронила Бэлла. – Дай дураку стеклянный член, он и член разобьет, и руки порежет.

Птицын поморщился, вспомнив пьяные речи такого вот дурака, Анатоля Кубасова, сменившие обычные жалобы на жену-стерву, на отбившуюся от рук дочь, на кляузника Иванова, сломавшего ему карьеру. Когда показалось донышко четвертого кувшина, полковника прорвало на разговор «по секрету». Он возмущался бездарностью инструкции, предписывавшей ему с сотней крепких парней гнить на долбаной подлодке в поисках чего-то, якобы способного отразить набеги гатайских орд навсегда. Кубасов искренне считал, что от вторжения узкоглазых избавит только наступление всеми силами по всему, мать его, фронту или на крайняк массированная атомная бомбардировка. Такой способ надежнее и в конечном счете оправдывает себя. А вместо участия в славных боевых действиях полковник с подчиненными вынужден развлекаться здесь с «островными обезьянами». К сожалению, выудить из Кубасова конкретику не удалось – тот откинулся раньше.

Подсказала Бэлла.

Едва физиономия полковника с хлюпаньем приземлилась в подушку из теста, душу Владилена подхватил не пойми откуда взявшийся ураганный ветер и отнес на десятки километров от Долины. С высоты он узрел небольшой клочок земли, похожий на тигель, наполненный раскаленным металлом. В следующий миг Владилен упал на поле огненных кристаллов. Прямо перед ним уходил в облака радужный Поток Жизни, к которому отовсюду стремились тени усопших. Ага, от своей прабабки-колдуньи Птицын слыхал кучу преданий: и про Великую Мастерицу, вплетающую в кружево Вселенной бусинки миров, и про симбирского кузнеца Данилу, поклявшегося сделать струны для небесной арфы и ковавшего теперь среди звезд, и про Древо Жизни, в чьих корнях возникла Эос, в чьих ветвях родятся дожди с ветрами и укрываются солнце с луною, чьего сока хотел да не сумел испить Черный Колдун. Стало быть, вот она кружевная нить? Или струна?

– Они ищут Поток! – голос Бэллы отпугнул нахального духа, увивавшегося у Владиленовых ног. – И попытаются превратить его в оружие.

Затем Птицын снова очутился за пиршественным столом в компании троих упившихся вусмерть гроссийцев.

Владилен не уставал удивляться своим предкам, но если генерал с дедом были понятны, то красотка со шрамом на шее по сю пору оставалась загадкой. И все же, кем бы ни была таинственная Бэлла, она права. Владилену категорически претили заигрывания гроссийского царя с мистическими силами. Сам ли государь додумался, или насоветовал кто, а шутить с этим не следовало.

«Вот докончу кувшинчик и тоже прилягу», – пообещал себе Птицын. Драка междудухами, судя по бульканью жидкости и тихой беседе, закончилась мировой – наверное, таинственная брюнетка помирила-таки «напарников». Или наваляла обоим.

**

Невзирая на гостеприимство островитян, Николас хотел обратно на континент. Его звал туда не долг, как Данике, не абстрактный зуд в ногах, влекущих в дорогу, как у Мэйби, даже не безумный порыв предотвратить новую войну. Просто он любил Эос. Правда, из-за этой любви становились актуальными уже помянутые три причины. Но не на бревне же плыть по океану?! Лодочки туземцев тоже не подходили. Придется присоединиться к гроссийцам – тут док прав.