Каменные скрижали

— Сам знаешь, что это неправда, — Иштван отвернулся и, чтобы прервать разговор, удалился к себе в кабинет. Сел за письмо по делу Рама Канвала, горячо восхваляя его живопись. Когда примолкали клавиши пишущей машинки, из коридора доносилось продолжение разговора. Тереи догадывался: говорят о нем. Левое ухо огнем горело. Тетушка-старушка постоянно твердила: „Левое ухо горит — о тебе говорят плохо, правое — хорошо“. Возвращалось настойчивое опасение, что Байчи знает о Маргит, так поверил ли он предупреждению Грейс и как изволит им воспользоваться? Не сиделось на месте. Иштван схватился за телефон, а когда коммутатор ответил, потребовал, чтобы его соединили с прокуратурой. Индийка долго разыскивала следователя, ведущего дело о гибели мотоциклиста Кришана, наконец Иштван добрался до нужного чиновника, тот терпеливо выслушал дипломата, спросил, как зовут, попросил продиктовать по буквам. А когда Иштван кончил рассказ, неожиданно заявил, что, хотя соображения господина советника он весьма ценит, его вмешательство излишне, поскольку задержанная не далее как вчера освобождена. Неопровержимо доказано, что у нее не было никаких побудительных мотивов избавляться от мужа, а ее самооговор — это результат пережитого шока.

С облегчением, не лишенным разочарования, Иштван положил трубку.

За железной дверью комнаты шифровальщика находилась стойка с радиоаппаратурой, объемистый сейф и узкий столик с лампой для чертежника, имелась и узкая подвесная койка, откинутая к стене, — ни дать ни взять каюта корабельного радиста.

Керень обратил к Иштвану бледное одутловатое лицо, из репродуктора доносилась венгерская речь, но шифровальщик почти безотчетно убрал громкость.

— Будапешт ловите?

— Иногда, ночами в полнолуние, волну хорошо отражает и ловится, но это чистый случай, — пустился в объяснения шифровальщик, чертя пальцем линии в воздухе.

Иштван оставил расспросы. Ясное дело, шифровальщик слушал „Свободную Европу“.

— Что нового?

— Шепилов заявил, что советские войска уйдут из Венгрии в любой момент. По первому требованию Кадара. С ним по всем вопросам имеется полная договоренность…

— И он этого не потребует, — тряхнул головой Тереи. — Потому что на следующий день его не станет. Керень присматривался к Иштвану, храня на лице сонное, почти безразличное выражение.

— Сейчас как раз передали, — оба понимали, кто передал, хотя название станции не прозвучало, — что серьезно повреждена урановая шахта. Радовались, что ее удастся пустить в ход не раньше, чем через полгода.

— Облапошили венгров, стало быть — стукнул Тереи кулаком по столу, — удалась эмигрантам провокация… Призывали уничтожать заводы, потому что им нет дела до Венгрии. Вся эта платная [свора лает, как велят, а наши всему этому слепо верят.

— Просто диву даешься, как быстро „Свободная Европа“ получает сведения, — задумчиво сказал шифровальщик. — Высоко сидят у них свои люди.

— Сейчас это проще простого. Две недели граница была открыта, катались туда и обратно. А люди перестали понимать, кто хочет блага Венгрии, кто прав: Надь, который драпанул к югославам, Миндсенти, который смылся к американцам, или Кадар, который вчера вышел из тюрьмы Ракоши, а нынче вызывает советские танки… Голова кругом идет. Сумасшедший дом! Я к вам пришел за декларацией, а то говоришь с товарищами — один ее читает так, другой — эдак… Каждый ищет и находит желаемое.

— Передали две странички, я записал, — вынул шифровальщик, из сейфа папку с копиями на папиросной бумаге, — но это выпускать из рук мне запрещено, так что читайте тут…

Иштван подошел к зарешеченному окну, повернулся к шифровальщику спиной и быстро пробежал глазами текст. Кадар объяснял, что принял решение под влиянием актов зверского террора и расправ, направленных не против повинных в беззакониях, а против коммунистов, как и он сам, недавно освобожденных из тюрем Ракоши и Гере. Толпа убила секретаря Будапештского горкома Имре Мезе, директора военного музея в Чепеле Шандора Сиклаи, преданного делу Венгрии товарища Каламара… Власть выскользнула из рук Надя, его правительство было бессильно. Вступление русских стало исторической необходимостью, иначе Венгрию ждала судьба второй Кореи. Однако тайная полиция подлежит роспуску, к прежним сталинским методам возврата не будет, виновные будут привлечены к ответственности…

Тереи кивнул. Этот пункт, видимо, и встревожил Ференца, поскольку заслуги, открывшие ему путь в дипломаты, могут неожиданно оказаться провинностями, все зависит от того, кто будет копаться в его прошлом.

Он поднял голову и встретил неподвижный, настороженный взгляд шифровальщика.

— И что скажете? Советник пожал плечами.

— Черт его знает, что за этим кроется.

Керень наклонился к столу, сосредоточенно вынул из ящика стола пачку „Кошутов“, предложил папиросу Иштвану, подал огонь и походя заметил:

— А четверть миллиона ушло за кордон“ так говорят, по крайней мере…

Словно доконать хотел шифровальщик.

— И не только бунтари-студентики, а и вся наша команда, чемпионы мира по футболу, прахом пошла.

Он сказал это с таким озлоблением, что советник невольно усмехнулся.