Каменные сны

После ухода медсестры доктор снова подошел к окну. Эта привычка — стоять по вечерам у окна и смотреть на опустевшие улицы появилась у него недавно. Странным было, что уже несколько месяцев на улицах Баку не только по вечерам, но даже и днем нельзя было увидеть людей, идущих поодиночке или парами. Сейчас люди ходили толпами, стадами. И полновластное право говорить, кричать и славословить было дано лишь этим толпам. И еще страннее было то, что количество слов, которые выкрикивали эти существа, было равно количеству слов, которые, наверное, использовали во время охоты первобытные люди:

Сво-бо-да!
От-став-ка!
Ка-ра-бах!

В последние дни эти люди пополнили свой словарный запас еще тремя фразочками:

Ты ар-мя-нин!
Смерть те-бе!
Вот и все![10]

— Вот и все! Вот и все! — пробормотал про себя доктор Фарзани и отошел от окна.

На желтоватом лице больного он заметил отчетливый след от слезинки, скатившейся по щеке.

Глава вторая О Господь всемогущий, будь добр, скажи мне, Ты породил мой Айлис или Айлис мой породил тебя?.

О Боже, что это за место!

Неужели этот мир ступенек, тянущихся от крутого берега реки вверх по склону горы, действительно был в Айлисе?.. Что же это был за Айлис, где единственное узкое ущелье вдруг становилось огромным, как мир. Неужели Айлис стал так велик или же кто-то собрал все высеченные из камня ступеньки и уступы мира и выстроил их сколько хватает глаз в этом самом узком ущелье Айлиса?

Что это за место, о Бог мой!

Быть может, это горловина Каменных ворот вавилонского бога в Месопотамии? Или Акрополь?.. Быть может, эти ступеньки и уступы вели вверх прямо к Парфенону? И почему эти дугообразные ступеньки так напоминают каменные сиденья в театре Диониса?..

Быть может, этот каменный мир в верхней части Айлиса, именуемой Вурагырд[11], можно было бы назвать ГАРМОНИЕЙ. Но пока этого сказать нельзя. Потому что с каменного уступа, на котором стоит Садай Садыглы, еще не видно ни одного камня церкви, находящейся в Вурагырде. К тому же ведь в этот мистически чудесный мир он пришел именно в поисках гармонии, и если то, что видел артист, и есть гармония, то не теряет ли всякий смысл весь его дальнейший путь… Чтобы хоть издали увидеть то место, куда стремился артист, ему надо было еще долго карабкаться вверх по каменным ступенькам, но ноги его отказывались идти, руки не слушались, а тяжесть в голове мешала двигаться телу. Стоило артисту подняться хоть на одну ступеньку, силы тут же покидали его. Тогда Садай Садыглы ложился на холодный уступ, немного приходил в себя и опять начинал двигаться к величавой церкви, построенной из тесаного красного камня, которой пока не было видно. И всякий раз, когда начинал двигаться он, приходили в движение и уступы, возвышающиеся над ним. В этом состоящем из ступенек каменном мире, тянущемся от берега реки до самых небес, происходили землетрясения, начинали качаться и дрожать уступы, и вместе с этим дрожащим и качающимся каменным миром Садай Садыглы вновь начисто забывал, где находится и что ищет, погружаясь в абсолютный мрак Ничто и Нигде.

Именно в этом своем мире пребывал артист с той минуты, как потерял сознание.

Когда сегодня утром, между одиннадцатью и двенадцатью часами, он вышел из дома и направился в сторону Парапета, некая таинственная сила вновь увлекла мысли Садая Садыглы и опять перенесла его в Эчмиадзин. Садай Садыглы никогда не был в Эчмиадзине. Однако в эти последние дни чуть ли не каждую ночь во сне шел среди каких-то отвесных камней и скал в его сторону, и в каждом из этих снов он блуждал именно на полпути к церкви Вурагырд среди бесчисленных каменных ступеней-уступов, о которых много читал в книгах и которые видел в кино.

Желание отправиться в Эчмиадзин, чтобы с благословения самого католикоса принять христианство, навсегда остаться там монахом и молить Бога простить мусульманам зло, которое они совершали над армянами, неожиданно возникло в душе Садая Садыглы в одну из ночей после событий в Сумгаите. И позже Садай Садыглы уже не мог понять, во сне или наяву пришло к нему это желание. Однако в то утро он проснулся преисполненный радости, умылся, с аппетитом позавтракал, с удовольствием выпил чаю и, не в силах сдержаться, возбужденно поделился с женой этой новой фантастической идеей. Азада ханум, и без того в последнее время испытывавшая серьезное беспокойство о психическом состоянии мужа, в тот день на работе не находила себе места, а вечером позвонила в Мардакяны и, чуть не плача, рассказала обо всем отцу.